земля закачалась, как при землетрясении. Стены затрещали, грозя разрушиться в любой момент, с потолка посыпалась всякая дрянь. Грохот сопровождала ослепительная вспышка такой интенсивности, будто взорвалась тысяча ядерных бомб. Яркий, выжигающий сетчатку свет проник даже сквозь закрытые веки и прижатые к глазам пальцы. Мне показалось, что я различил косточки в фалангах, словно смотрел на рентгеновский снимок кистей рук.
Не помню точно: вроде бы я кричал. А может, это вопил Байкер. Он корчился на полу, пиная меня ногами. Я же не мог даже пошевелиться, чтобы отползти от него. Голова раскалывалась, она просто трещала по швам, угрожая взорваться в любой момент. Меня буквально выворачивало наизнанку. Казалось, что внутренности теперь находятся снаружи.
В какой-то момент я понял, что в руинах кроме нас ещё кто-то есть. Я почувствовал чужое прикосновение к своему мозгу. Боль сразу куда-то исчезла, голова перестала раскалываться, а внутренние органы вернулись туда, где и положено им быть. Тело наполнилось лёгкостью, а душа эйфорией. Ощущения были сродни тем, что каждый испытывал хотя бы раз во время полётов во сне. Тогда я открыл глаза и увидел дирижёра. Мутант стоял в дверях, его руки были вытянуты, а ладони повёрнуты к нам. Монстр что-то шептал с закрытыми глазами, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Он как будто почувствовал, что я на него смотрю. Его бледные веки дрогнули. Наши взгляды встретились. В следующий миг я получил такой ментальный удар, что стукнулся головой о стену и потерял сознание.
– Эй! Что за ерунда? Ну-ка, хватит баловаться! Хорош! Кому говорю?!
Я проскочил мимо резко затормозившего мальчишки. Пока поворачивался, он снова брызнул в меня струёй холодной воды, противно засмеялся и дал дёру к заснувшим возле подъезда машинам. Бабульки на лавочке неодобрительно качали головами, по-старчески поджав губы и сложив морщинистые ладошки на тросточках. В серых пуховых кофточках и таких же платках, они смахивали на усевшихся рядком нахохлившихся воробьёв.
– Не догонишь, не догонишь! – Соседский сорванец высунул язык, ужом вывернулся из-под моей руки и снова пальнул из водяного пистолета.
– Да ты достал уже! – заорал я во всю мощь лужёной глотки. – Ща догоню и уши начисто пообрываю!
Я бросился вдогонку за нахалом, а тот, хохоча и петляя как заяц, всё брызгал и брызгал мне в лицо. Сопляк настолько меня разозлил, что я буквально взорвался от ярости, издал вопль раненого носорога и захлебнулся от хлынувшего в раззявленный рот потока воды.
Приступ надрывного кашля согнул меня пополам. Я застучал кулаком по грудине, отфыркался, саданул себя по рёбрам, опять захоркал и почти минуту пытался выплюнуть лёгкие из груди. При этом так старался, что они и в самом деле чуть не выскочили.
Сидя на пятой точке, я держался одной рукой за грудь, а второй грозил соседскому пацану.
– Только попадись мне, щенок! Я те так накостыляю, всю жизнь на лекарства работать будешь!
Мерзавец показал мне средний палец, а потом вдруг задрожал, весь как-то искривился и… растаял, как дым над рекой. Вместе с ним куда-то исчез мой дом, уютный дворик с бабульками на скамейке, выстроившиеся в ряд машины. Я очнулся на грязном полу в заброшенной развалюхе с проломленной крышей и наполовину разрушенной стеной. Серый свет раннего утра проникал в хибару сквозь отсутствующую дверь и выбитые окна. Его вполне хватало, чтобы рассмотреть баррикаду у развалин стены. Основу этого кургана составляли полусгнившие столы, по краям и на вершине усечённой пирамиды валялись обломки стульев и какие-то ящики. Прямо передо мной темнела опрокинутая набок туша допотопного сейфа.
Из дыры в крыше текла вода и мерно долбила мне по темечку. Я сдвинулся в сторону, закрыл глаза и попытался вспомнить, как здесь оказался. Где-то далеко громыхала гроза. Дождь тихо шелестел за окном, шлёпал по лужам и гремел в чудом уцелевшей трубе водостока, помогая настроиться на соответствующий лад. Пахло мокрой травой и сырым бетоном. Ветер гонял мусор по полу, шуршал краями отклеившихся плакатов, хлопал транспарантом. А потом вдруг что-то произошло – словно тумблер в мозгах переключили. Я вспомнил всё: нападение на лагерь, Чахлого с его хитрозадым планом заставить нас выполнить задание или сдохнуть, выброс, Байкера…
Я оглянулся. Напарника рядом не было. Он, конечно, мог очнуться раньше меня и отлучиться по нужде («пи-пи» никто не отменял, я и сам сидел как на иголках, едва контролируя переполненный пузырь), но что-то мне не давало покоя. Какая-то ускользающая от моего внимания деталь, очень важная, но неуловимая, как те мстители. С минуту я ждал, что Байкер вернётся. За это время проверил тайник. «Калаш» лежал там, где я его и оставил. Чувствуя, что до конфуза остались считаные секунды, я вытащил автомат и буквально вылетел на улицу. Понятно, что развалины и всё такое, но гадить там, где сам же недавно валялся в отключке, я не мог. Ну, в самом деле, что я – бомж какой-то?
Пока поливал угол халабуды, на меня снизошло озарение. Да так снизошло, что я чуть штанину себе не офурил: «Дирижёр, нюхач его забери! Он так меня припечатал ментальным ударом, что я забыл почти всё на свете. А если он Байкера себе подчинил и забрал в своё стадо?» Что делать в случае, если Байкер попал под влияние мутанта, я не знал, но и оставить это просто так не позволяла совесть. В лучшем случае я надеялся догнать урода и отбить у него напарника – если тот ещё не превратился в зомби, в худшем – пустить Байкеру пулю в лоб. Дирижёры ведь не ради забавы себе подчиняют: они, как пауки, заранее готовят себе обед, только те своих жертв в паутину запутывают, а эти их за собой, как на ниточке, водят. Такие вот живые консервы получаются – не надо беспокоиться о свежести продукта.
Я двинулся в обход хибары в надежде найти следы Байкера. Да и дирижёр наверняка не по воздуху летал. Если он забрал напарника, тоже должен был наследить. Осознание, что мир изменился, пришло не сразу. Вернее, не мир, а я. Что с ним, с миром-то, будет? Он какой был, с мутантами да аномалиями, такой и остался, а вот моё восприятие окружающего пространства, оно таки – да, изменилось. Раньше я ловушки видел только в яркий солнечный день, да и то не всегда, а сейчас даже сумерки мне были не помеха: слева от развалин, метрах в пятидесяти отсюда, пульсировала синими огоньками полусфера
