лед.
Но затем юноша разглядел черты, которые помнил не хуже своих, хотя ни разу прежде не видел их во плоти. Бледное лицо великана пересекали смазанные черные полосы пепла, опущенные плечи укрывала тяжелая меховая мантия, в серо-стальной латной перчатке он сжимал рукоять длинного тяжелого меча, украшенного рунами.
Пара Клыков, не дожидаясь команды, опустился на одно колено.
— Не нужно этого, — раздраженно бросил примарх. — Зачем ты здесь?
Воин не знал. Он ушел из зала, подгоняемый словами Разбитой Губы, и холод вобрал его в себя, но больше Хальдор ничего не понимал. Возможно, дело было в выпивке, или в желании в последний раз прогуляться по безмолвным глубинам крепости перед настоящими битвами, или в усталости от празднества.
Теперь он стоял, один, перед Владыкой Зимы и Войны.
— Щенок Эски, — сказал Леман Русс, подступив к нему. Необычные глаза примарха светились во мраке. — Не удивлен, что ты сбежал оттуда. Проклятые саги. Я каждую из них уже слышал.
Юноша не мог определить, серьезно ли говорит Русс.
— Они рассказывали о Всеотце, — осторожно произнес Пара Клыков, ощущая угрозу в каждом движении примарха. Тот напоминал черногривого волка[21] — такой же громадный, непредсказуемый, источающий опасность. — Я слышал, что ты бился с ним и проиграл. Единственный раз в жизни.
Русс издал лающий смешок, тряхнув меховой накидкой.
— Не единственный.
Он чуть отошел в тень и как будто немного уменьшился, но угроза не исчезла.
Хальдор мельком заметил, что на его повелителе не тяжелые латы короля-воина, а многослойные одеяния из грубой шерстяной пряжи, с черными полосами, проведенными углем и золой. Облачение для погребальных обрядов, знак траура. Видимо, погиб какой-то воин Этта, возможно, даже кто-нибудь из эйнхериев[22]. Удивительно, что волчьи жрецы не огласили имена павших по всему ордену.
Увидев, что юноша снова убрал топор за пояс, примарх странно взглянул на оружие.
— Тебе известно, что это? — спросил он.
Пара Клыков покачал головой, и Русс недовольно фыркнул.
— Пропасти во льду растут, ширятся с каждым летним таянием, — сказал примарх. — Ты ничего не знаешь, они ничего не помнят…
Замолчав, он полуобернулся во тьму. Хальдор не нарушал тишину. Оба его сердца глухо стучали — организм реагировал на опасность, хотя никто не обнажал клинков.
— Не ведаю, послан ты мне в насмешку или для успокоения, — наконец произнес Русс, — но встретились мы не просто так. Поэтому слушай. Слушай и запоминай.
Пара Клыков стоял, не решаясь пошевелиться, и смотрел на закутанного в меха гиганта в сердце Горы. Тот заговорил подобно скальду:
— Воистину я сражался с Всеотцом, и он одолел меня, ибо сами боги страшились Его, сильнейшего из людей. Но я проиграл не однажды.
Его глаза вспыхнули, будто два сапфира, зажатые в кулаке ледяных теней.
— Был и другой раз.
II
Последний ударный эсминец фаашей бежал в открытую пустоту, ловко проскользнув между взрывающимися выносными фермами станции-бастиона. В тени кренящейся громады, вдали от роя обломков, он отработал маневровыми ускорителями. Выровнявшись относительно плоскости эклиптики, корабль рванулся в направлении гелиопаузы[23] системы Иннию.
Орбитальная крепость за его кормой сложилась и смялась, искореженная безжалостными ударами кинетических зарядов, выпущенных из пустоты. Надвигалась катастрофа, и корабли, окружившие базу, слаженно оттянулись в космос. Все они, выкрашенные в темно-серые цвета Шестого легиона, продолжали вести огонь по цели.
До начала боя станция была огромной колонной с острыми гранями, собранной из стали и карбосинтетиков. Обращаясь вокруг Иннию III, она прикрывала мир смещающими палубными орудиями, саму же ее обороняли девять батальонов фаашей-скарабинеров. Такой могучий бастион непросто было разрушить — Волкам из Декк-Тра потребовалось две недели, чтобы очистить пустотные трассы к планете, еще шесть дней ушло на разрушение щитов «Эгида» с реакторной подпиткой, и только после этого убийцы из Стаи ворвались на базу. Через шесть часов они добрались до внутреннего командного узла,
