расходов нет.
— Ну что ты привязался? — поморщилась Стефания. — Зачем-зачем… Чтоб было! Сам посуди — понадобится мне, скажем, душу у кого-нибудь купить, а денежек-то и нет!
Данилюк вздрогнул. Не совсем уверенный, что правильно все понял, он осторожно переспросил:
— Купить… душу?.. И часто… ты их покупаешь?
— Случается иногда, — хихикнула Стефания. — У меня даже инструкция на этот счет специальная. Ты, кстати, свою продать не хочешь?
— А у меня кроме души что-то вообще есть? — скептично спросил Данилюк.
— Нету! — весело ответила чертовка. — Да ты не обращай внимания, это я так, по долгу службы.
— По долгу службы, — бесстрастно произнес Данилюк.
— Да ладно, ладно, чего ты в самом деле? Нужна мне твоя душа триста лет. Сейчас у нас этим всерьез никто и не занимается — так, иногда, по случаю… Да, в общем-то, их и раньше-то редко покупали.
— Почему?
— А смысла нет. Вы нам и так поставляете больше, чем мы можем переварить. А в Аду и так уже ступить негде. Так что покупаем мы только что- нибудь совсем уж особенное.
Договаривали они уже на ходу. Время пролетело незаметно, а клиент ждать не будет. Данилюк хорошо помнил, каким потерянным был первые дни по эту сторону, и не хотел подвергать тому же других.
Последний адрес в списке отличался от остальных. Не жилой дом, не квартира, а культурное заведение. Театр драмы.
Не каждый может похвастаться тем, что умер в театре.
Время было обеденное, а спектакль начинался только в шесть, так что народ вокруг не толокся. С любопытством прочтя афишу, Данилюк привычно шагнул сквозь запертую дверь… и не смог пройти. Довольно ощутимо напоролся на дверную ручку.
— Не понял, — удивленно моргнул он. — Это что?
— Медь же, — ткнула пальцем Стефания.
— Ну я вижу, что медь. И что?
— Медь не пропускает полуматериальных существ.
— Правда?.. Я раньше как-то не замечал.
— Так ты раньше был обычным призраком. Они совсем бесплотные, им медь побоку. А теперь ты воплощенный дух.
Данилюк все еще недоверчиво попытался просунуть палец в ручку. Действительно, ничего не получалось. Она казалась не то чтобы твердой… просто не пропускала.
— Век живи — век учись, — задумчиво сказал Данилюк, шагая в обход.
Внутри театр оказался… как театр. Такая присущая театрам пыльная величавость — все вычурное, старинное, слегка важничающее. Высокие потолки, балконы с лепниной, тяжелый красный занавес. На стене портреты актеров, за стеклом дремлет сонная кассирша.
Клиента они нашли в гримерной. Лет шестидесяти на вид, он сидел перед зеркалом и сверлил взглядом свое отражение. Судя по стоящей рядом бутылке и витающему в воздухе запаху, на грудь клиент принял уже изрядно.
По всей видимости, работал он именно здесь, в театре драмы. И явно не уборщиком — вокруг зеркала висело несколько потрепанных фотографий, изображающих его же, но более молодого. В основном на сцене, в разных костюмах.
— Актер, хе, — осклабилась Стефания. — Люблю работать с богемой.
Ждать пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как актер грузно поднялся со стула, сделал два шага и… упал. Упал лицом вниз, как подрубленное дерево.
Судя по тому, что его призрак так и остался стоять, умер он еще на ногах.
Около минуты актер таращился на свое тело. Потом его плечи опустились, в глазах отразилась тоска. Он безнадежно посмотрел на Данилюка со Стефанией и спросил:
— Все, да? Конец?
— Не то чтобы совсем окончательный конец, но… да, это конец вашей земной жизни, — подтвердил Данилюк. — Так, значит, вы у нас Гнилосыр Геннадий Артемович…
— Гнилосыр?! — резко повернулась Стефания.
— Просто Гена, — устало попросил актер. — Пожалуйста.
— Хм… а что-то я на афише такой фамилии не заметил, — сказал Данилюк. — Я, конечно, особо не вчитывался, но думаю, обратил бы внимание…
— Гнилосыр — это по паспорту, — тихо сказал актер. — Творческий псевдоним — Бестужев.
