относятся к людям как к несмышленышам?
Виджи заключила меня в объятия, сладкие, мягкие, жесткие, властные и податливые одновременно. Я выбросил дурные мысли о старшинстве рас и, взяв дело в свои руки, стал покрывать поцелуями ее лицо…
В общем, ничего мы толком не успели, так как со стороны лагеря донесся страшный захлебывающийся крик:
– Оооооооооо!!!
В мгновение ока мы оказались на ногах, оружие – наготове. Крик повторился ближе. Не сговариваясь, мы кинулись вперед (я все-таки успел натянуть штаны). На полпути к лагерю из самшитовых кустов вывалился Олник – на нем был черный пояс с бляшками, и более ничего. Ах да, в руках – топор.
– Фатик! – крикнул он и снова издал свое «Оооооооооо!!!». – Фатик, у меня бочонок протекает!
– Олник?
Взгляд бывшего напарника был сумасшедшим.
– Фатик! Они говорят – чуки, чуки, чуки! Зачем они так говорят? Зачем меня одели в этот пышный наряд? – Он провел обухом топора по волосатой груди. – Зачем эти шелка и меха неведомых зверей? Я простой гном и не создан для высшего света! – Он кинул взгляд вниз. – У меня там стручковая фасоль, или мне кажется? Злые птицы, злые! Нет, нет, не отдавай меня им – я не хочу больше летать!
Меня пронзила догадка:
– Мурло ты брехливое! Ты что, пробовал моджи?
– Я летал! Фатик, я больше не хочу носить крылья! Гшантаракш гхор, почему ты так вырос? И зачем тут бассейн?
– Эх, братишка, да ты совсем поехавший…
– Я делаю крыльями так: раз, раз, и лечу-у-у!
– Олник! Посмотри на меня!
Он вперил в меня пустой взгляд.
– Я пойду летать, и потом испарюсь, не ищи меня, не ищи! Я уйду, растворюсь, но ты запомнишь наши дни! А любовь, как цветы, из сердец проросла и крылами коснулась…
Он не успел уточнить, чего же именно коснулась крылами любовь, так как добрая фея, неслышно скользнув в сторону, зашла со спины и ударила гнома рукояткой шпаги в затылок. Затем она мягко опустила его на траву.
– Фатик?
– Да, Виджи?
– Я видела голого гнома и спереди, и сзади. Второй раз я этого видеть не хочу.
Я не нашелся, что на это сказать.
Днем, когда спеленатый Олник лежал в фургоне и выкрикивал бессвязные восклицания, я остановился на недолгий привал. Самантий крикнул, что юго-восточный горизонт темнеет.
Со стороны Ирнеза надвигалось ненастье.
11
– Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати!
Четвертый день пути начался с выкриков гнома – особенно ярых, совершенно безумных.
Если учесть, что Олник не давал нам покоя всю ночь, вы можете представить, с какой физиономией я встретил рассвет.
А я так надеялся, что дни путешествия дадут мне немного отдыха.
Не вышло. Теперь я должен опекать сбрендившего гнома, скрежеща зубами от собственной глупости. Понимаете, я позабыл уточнить у Вирны, каким антидотом снимается безумие моджи. Не исключено, что антидот – это какое-то растение, мимо которого мы проезжаем. Листик, цветок, корневище. От этого было особенно досадно.
Крессинда помогала надзирать за Олником. Гном был накрепко связан, вращал глазами и временами выкрикивал такое, что хотелось залить воском уши. Не знаю, из каких глубин памяти он почерпнул эти пословицы. Когда же Олник начинал декламировать стихи (поверьте, прескверные), меня охватывал ужас.
А если безумие не рассеется за несколько суток и, как говорила Вирна, будет длиться до тех пор, пока гном не примет антидот? Яханный фонарь, это беда. Вместо того чтобы выручать брата, спасать мир и Виджи, я вынужден буду потратить в Талестре неизвестно сколько времени на то, чтобы узнать секрет – чем таким-этаким можно снять гномье безумие? А если антидот – какая-то редкость из глубин Южного континента? В этом случае я в полной яме. У меня нет времени возиться с полоумным. Придется сдать его в желтый дом – или сбагрить на руки Крессинде.
– Старый хрыч – пора тебе спину стричь!
Несколько раз ночью я пытался заткнуть Олнику рот ветошью, но гном начинал краснеть и задыхаться. В состоянии помрачения рассудка он почему-то
