женихов. А ведь малышка не знала, что давным-давно обещана единственному человеку. Тому, кто хочет теперь прервать ее жизнь ради собственного благополучия.
— Таальвен Валишер, — прошептала принцесса во сне, и сердце его остановилось.
— Нет, — со свистом выдохнул волк.
— Что ты хочешь сказать? — побледнела колдунья.
— Я не причиню ей вреда, даже если это будет значить мою собственную гибель.
— Глупец! — От досады она сжала скрюченные пальцы. — Ты издохнешь, как животное, а девчонка не узнает цену жертвы, совершенной ради нее.
— Пускай, — с облегчением согласился Таальвен.
— Ты просто не осознаешь, какой конец тебя ждет! — Колдунья почти плевалась ядом от бессилия. — Убей ее немедленно, а не то я… прокляну тебя!
Принц даже хмыкнул, позабавленный такой угрозой.
— Ты уже наложила чары, Изольда. Боюсь, во второй раз не выйдет.
— Вернись! Слушай меня!
— Хватит, — неожиданно приказал он. — Я не трону тебя, каких бы убедительных причин ни нашлось…
В глазах чародейки блеснул зловещий огонек.
— Поглядим, как ты запоешь, когда станешь голодным кровожадным хищником. Проснешься утром и не вспомнишь ни себя, ни девчонки. То-то зверь с ней наиграется.
Но запугивания не сломили решимости принца, напротив — заставили упрочиться в своих намерениях.
— Если это случится, я позабочусь, чтобы меня не было рядом…
Они стояли друг напротив друга, рядом угасал огонь. Пляшущие неверные тени сделали лицо терновой ведьмы еще более размытым, а седину волка скрыли под угольно-черным покровом.
— Исчезнешь, и ее скитания никогда не закончатся. Ведь принцесса ищет по свету именно тебя. — Колдунья сложила руки на груди.
— Нет, — произнес он задумчиво. — Ты ищешь себя, и на этом пути Лютинг Мак Тир — лишь предлог…
Волк развернулся и исчез в густой темноте, собираясь еще раз обойти лагерь перед сном. Лапы его дрожали, глаза застилала мутная пелена горести: он останется диким зверем навсегда… Но желание защитить Изольду, укрыть ее от бед, пусть даже ради этого понадобится подставить грудь под стрелу охотника, отдать девушку на попечение другого, крепло с каждым мгновением.
А разгневанная, сбитая с толку чародейка осталась стоять у затухающего костра. О, как хотела она разорвать принца собственными прозрачными руками, превратить его сильное гибкое тело в камень, ненавистью разрушить стойкий дух до основания. Но в сущности Лютинга было не найти изъяна, из которого можно разжечь пламя противоречия. Мак Тир был храбр и самоотвержен, к тому же любил принцессу, как последний дурак. А с этим бесполезно бороться. Потому она идет за ним по пятам, словно прикованная…
Терновая ведьма стиснула в ладони тоненькое зеркальце, раскрошив янтарь в пыль. И, не в силах вымолвить слова чудовищного проклятия, обещанного Таальвену Валишеру, растаяла с дымом.
Изольда с трудом разлепила тяжелые веки, поежилась от весенней утренней прохлады. Чувствовала она себя так, будто накануне залпом осушила бутыль красного северинского, а вино из виноградников ее деда славилось крепостью.
Девушка помнила, как глубоко провалилась в бесконечный мрак сна, в котором не различала ни образов, ни цветов, — лишь обволакивающую ватную черноту. Кажется, принцесса хотела открыть глаза, в звездном мерцании ночи она слышала странные тревожащие голоса. Но, может статься, то было марево, привидевшееся ей.
Прозрачный, посеребренный росами лес выглядел волшебно, и принцесса привстала, чтобы получше его рассмотреть. Тут же в глаза бросилась одинокая фигурка Таальвена.
— Ты уже проснулся? — хриплым голосом спросила Изольда.
Ее спутник не обернулся, только кивнул едва заметно. Он знал, что девушка, изо всех сил пытавшаяся подавить зевок, его невеста — Изольда Северин. Черты ее были плотными и яркими, голос привычным. До утра принц не спускал с подопечной глаз: стерег тихое дыхание, словно бродячий дух сумел бы его украсть. Но все же дрожь пробегала по спине при мысли о той, что приходила ночью, — владычице Тьер-на-Вьер…
Принцесса нехотя выползла из-под папоротникового одеяла, которое соорудил для нее Таальвен Валишер, и, потягиваясь, побрела к ручью умываться.
— Как же крепко я спала, Тааль. Кажется, целая вечность прошла.
— И мне эта ночь показалась столетием…
