Тетушка Амели была дочерью регионального администратора из сельского района Иль д’Орлеан. В детстве она лазила по деревьям, воровала яйца из птичьих гнезд и искала жуков в глиняных крепостях. Еще она ловила лягушек, рыбачила с лодки, ловила крабов на обрезки мяса и бечевку, ощипывала кур, имела собственное ружье, стреляла водоплавающую птицу, собственноручно шлифовала линзы для телескопа и плавала голышом в заводи реки со столь бурным течением, что ежегодно в ней тонул по меньшей мере один человек. Такая жизнь была совершенно незнакома нам с сестрой, и, когда нам удавалось навести ее на воспоминания, мы восхищались ими, как волшебной сказкой. Я и сейчас вижу перед собой, как она, освещенная оранжевым светом масляной лампы, размеренно раскачивается, время от времени делая паузу, чтобы взять какой-нибудь из мешочков с сухими травами, лежащими у нее на коленях, чтобы подбодрить память ароматом лимона, ванили или чайных листьев. Так она вела себя, пока не повзрослела, и едва успела остепениться, как ее отец «продышал свое состояние», как выражаются на нашей планете-сестре. А вот о годах, прошедших с тех пор и до того дня, когда ее приставили к нам, она ничего не говорила.
Может показаться странным, но мы с сестрой испытывали к тетушке Амели чувство, довольно близкое к любви. Но что еще у нас было? Отца мы видели очень редко. Наша мать произвела на свет двух девочек и несколько мертворожденных младенцев, после чего он отослал ее и заменил женщиной, которую мы называли не иначе как Метрессой. Ни одна из прочих наставниц, даже те, кто преодолевал искушение опробовать на себе отцовскую продукцию, не удержалась в доме надолго. Нас даже наружу не выпускали без сопровождения взрослых, боясь, что нас могут похитить. Так что юным сердцам было практически не к кому привязаться, а тетушка Амели обладала большим преимуществом в виде регулирования наших связей с внешним миром.
Отец вел значительную часть своих дел в нашем доме 999 по Рю д’Астарта, и потому там всегда пахло эфирами, феромонами и химическими соединениями, прежде всего горьким трюфелем, поскольку он владел монопольным правом его импорта и использовал его как фирменный знак во всех благовониях. Люди непрерывно приходили и уходили: фермеры, привозившие большие возы цветов, торговцы, доставлявшие с Южного моря амбру, рабы- мастеровые, растаскивавшие все это к разным перегонным кубам, нейрохимики, призванные для отладки новых процессов, куртизанки, искавшие новые афродизиаки и средства для прерывания беременности, раскормленные покупатели, которых почти обязательно сопровождали дети с накрашенными лицами, разряженные в кружевные одежды. И все же нам со Сьюзен лишь изредка удавалось вырваться из пределов, ограниченных спальней, классной комнатой и лабораторией. Свобода для нас начиналась в городской библиотеке, в парке, на невольничьем рынке и так далее. Тетушка Амели была энергичной женщиной с множеством интересов, лежавших вне дома, так что круг наших интересов с ее появлением сразу расширился. Потом мы по чистой случайности обнаружили, что она открыла банковский счет (законный, но беспроцентный), в надежде когда-нибудь выкупиться на волю. Это означало, что ее можно подкупить, и внезапно оказалось, что наши горизонты ограничены только воображением. Годы, которые тетушка Амели провела с нами, были самыми счастливыми в моей жизни.
Полагаю, что для сестры тоже, хотя наверняка утверждать это насчет нее я не возьмусь. Был период, когда ее страсть к генетике достигла невероятного размаха. Она все время брала мазки клеточных образцов и терпеливо устанавливала генные последовательности в добытых где-то прядях волос или обрезках ногтей. Я часто хвостом моталась за ней во второй половине дня, подкупая для этого тетушку Амели, чтобы та сопровождала меня, а сестра обшаривала мясной рынок в поисках особой разновидности санта-аннской обезьяны или заглядывала в сомнительные антикварные лавчонки за какими-то вещицами ручной работы, которые могли быть вырезаны – хотя это ни разу не подтвердилось – из натуральной кости або.
– Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? – сказала я ей однажды.
– Заткнись, мелкая пакость!
– Ты пытаешься доказать гипотезу Вейля. Ну, допустим, тебе это удастся? Думаешь, кто-нибудь станет тебя слушать? Ты как ребенок, честное слово.
– Кто бы говорил!
– Но даже если твои доводы примут всерьез? Что это даст?
Сьюзен отважно смотрела в видимое только ей одной будущее.
– Мадам Кюри говорила: «Надо верить, что ты родился на свет ради какой-то цели, и добиваться этой цели, чего бы это ни стоило». Если мне удастся совершить хоть одно значимое открытие, это многое искупит. – Тут она опустила взгляд и посмотрела прямо мне в глаза, молча призывая меня признаться, что я ничего не поняла.
Я растерялась, обиделась и замкнулась в молчании.
Я не сразу заметила перемену в моей сестре. Она постепенно становилась все мрачнее и раздражительнее и все меньше интересовалась занятиями. Как раз тогда по иронии судьбы у меня случился всплеск интереса к моему собственному увлечению, и я с удовольствием прислушалась бы к ее советам. Но их не последовало. Между нами пролегла темная тень. Она перестала делиться со мною своими мыслями, как бывало прежде, и сны свои мы больше не рассказывали друг дружке.
Однажды, копаясь у нее в столе в поисках ретрактора, я наткнулась на тетрадку с записями ее великого исследования, которую она прежде держала под замком. Мне ни разу не было дозволено заглянуть туда, и поэтому я взахлеб прочла все, что там содержалось. Кое-что оттуда сохранилось в моей памяти до сих пор.
