но он взял себя в руки и, криво усмехнувшись, спросил:
– Что привело к нам господина Богуславского, новоявленного старца нашего государя?
Я не успел ничего сказать, как Волин сделал шаг вперед и, вперив в него взгляд, полный ненависти, сказал:
– Вам ничего не говорит имя Татьяны Волиной, поручик?
Лицо графа передернулось, тело напряглось.
– Вам какое до этого дело, капитан?
– Она моя сестра!
– И что вы хотите?
– Я вызываю тебя на дуэль, мерзавец! – с этими словами Волин снял перчатку и кинул ее с силой в лицо Бахметьева.
Глаза поручика вспыхнули от дикой злобы, а лицо перекосила гримаса, но он почти сразу взял себя в руки и уже спокойным тоном обратился к офицерам, которые стояли рядом с ним, удивленно наблюдая за неожиданно разгоревшейся ссорой:
– Господа! Как вы видите, меня вызвали на дуэль. Готовы ли вы стать моими секундантами?
– Извините, граф, но нам сначала хотелось бы знать, в чем, собственно, дело? – спросил его штабс-капитан.
– Оскорбления вам мало, капитан?
– Мало, граф. Особенно, если идет речь о чести девушки.
Бахметьев-Кречинский скривился, словно надкусил лимон, и сказал:
– Я, кажется, немного поторопился, предложив вам стать моими секундантами. Забудьте, господа, о моей просьбе. Прощайте.
Штабс-капитан и поручик-гвардеец, молча и холодно, откозыряли и ушли, не оглядываясь. Я посмотрел им вслед, затем повернулся к графу:
– Какая же ты наглая сволочь, Бахметьев, и как тебя еще… а вспомнил, Кретин… ский.
Лицо графа сначала побледнело, а затем пошло красными пятнами. Он смотрел на меня бешеными глазами, раздувая ноздри, но не сделал ни одного движения и только процедил сквозь зубы:
– Ты мне жизнью ответишь за это, Богуславский.
– Да ну? – наигранно удивился я. – И как? Подстережешь ночью и в спину выстрелишь?
Волин, до этого, молча и хмуро, наблюдавший за разговором, наконец не выдержал:
– Сергей, это недопустимо так оскорблять офицера. Пусть мужики подобным образом выясняют отношения, а ты…
– Как скажете, господин капитан. Замолкаю, дав вам возможность продолжить вашу «благородную» беседу.
Капитан только покосился на меня, после чего перевел взгляд на графа и сухо сказал:
– Пусть ваши секунданты обговорят условия с поручиком Богуславским. От меня единственное условие: организовать нашу встречу как можно быстрее.
– В этом наши желания совпадают, капитан. Пришлю секундантов прямо сегодня по адресу, который мне укажут, – сейчас голос графа звучал сухо, ровно, без малейшего следа эмоций.
Услышав адрес, поручик небрежно козырнул и пошел по улице. Волин некоторое время зло смотрел ему вслед, потом тяжело вздохнул и посмотрел на меня:
– Сергей, ты никогда таким не был. Что с тобой случилось?
– Ты не забыл, что у меня проблемы с памятью, Валера?
– Дело тут не в памяти, ты внутри изменился. Со стороны смотрю и не верю, что это ты. Словно в тебя, Сережа, втиснули чужую душу.
– Может, и так, но что это меняет?
У капитана при моих словах широко открылись глаза.
– Теперь давай по домам. Как только мне будет известно об условиях поединка, я тебя извещу.
Капитан несколько мгновений вглядывался мне в лицо, словно пытаясь что-то найти, и только потом ответил:
– Хорошо. Буду ждать. С нетерпением.
Не прошло и трех часов, как раздался звонок в дверь моей квартиры. Подошел, открыл. На пороге стояли два офицера.
– Господин Богуславский?
Кивнув согласно головой, я жестом предложил им пройти в квартиру. Подпоручик – кавалерист, совсем еще молодой человек, видно недавно выпущенный из училища, причем явно из богатой семьи, о чем говорила пошитая на заказ шинель, ухоженные усы, запах дорогого одеколона. Сейчас он всем своим видом старается показать, какой он отчаянный вояка, а у самого в глазах светилось детское любопытство.
– Подпоручик Батюшкин, – он щелкнул каблуками сапог и склонил голову в коротком кивке.
Вторым секундантом был штабс-капитан, лет сорока, с большой стриженой головой и правильными чертами лица, которое несколько портили сросшиеся мохнатые брови. Еще он отличался хриплым армейским басом, которым передал мне место и условия поединка.
