дуэлянтов.
– Господа, прошу к барьеру!
Когда поручик и капитан стали на свои места, молодой распорядитель, волнуясь, поднял руку, а затем, промедлив несколько мгновений, резко бросил ее вниз, с криком:
– Начинайте!
В следующее мгновение грянули выстрелы. Как я и предполагал, нервы подвели капитана, и он на какую-то долю секунды промедлил с выстрелом, а вот у графа, завзятого дуэлянта, проводившего немало времени в тире, реакция оказалась отменной. Все же Волин, будучи раненным в грудь, нашел в себе силы выстрелить, но пуля, посланная ослабевшей рукой, лишь сорвала погон на шинели поручика. Второй раз капитан нажать на курок не успел, вторая пуля, посланная графом, ударила его в плечо. Вскрикнув, он пошатнулся и упал на спину. Перед тем как кинуться к нему, я бросил взгляд в сторону военного фельдшера, но стоило мне увидеть, что тот бежит к лежащему на земле телу, быстрым шагом поспешил к Волину. Лицо его было мертвенно-бледное, но при этом он был в сознании.
– Как ты? – я наклонился над ним.
Тот изобразил улыбку, более похожую на жуткую гримасу.
– Не могу умереть… пока эта сволочь… ходит по земле.
– Отойдите! Мне надо его осмотреть! – сердито и отрывисто воскликнул подошедший к нам фельдшер.
В этот самый миг подпоручик громко и четко произнес:
– Господин граф, если вы признаете свою честь удовлетворенной, то предлагаю считать поединок завершенным!
Бахметьев-Кречинский еще несколько мгновений смотрел на раненого Волина, потом произнес с пафосом:
– С ним мы закончили.
Несколько минут я наблюдал за работой врача, потом спросил:
– Как он?
– Пока жив, но его надо срочно перевязать и отвести в госпиталь. Промедление смерти подобно.
Развернувшись, я сначала посмотрел на графа, стоявшего с торжествующей улыбкой на губах, потом перевел взгляд на своего противника, штабс- капитана, а затем сказал:
– Господа, я буду в вашем распоряжении, как только отправлю капитана Волина в госпиталь. Надеюсь, вы не будете против на какое-то время отсрочить вашу смерть, капитан Левский?
Слова были сказаны не просто спокойно, а равнодушно, даже с некоторой ленцой, словно разговор шел о решенном деле. Капитан вздрогнул, словно его хлыстом перетянули по спине, лицо резко покраснело, и было видно, что он растерялся, но уже в следующую секунду взял себя в руки и несколько севшим от волнения голосом ответил:
– Да вы никак себя действительно в ангелы записали, коль посчитали себя бессмертной личностью, господин Богуславский.
После того как медик обработал и перевязал раны, я отнес капитана к пролетке. Извозчик, равнодушный пожилой мужик с окладистой бородой, только вопросительно посмотрел на меня, после того как я осторожно усадил раненого на сиденье. В ответ на его немой вопрос я сунул ему пять рублей, тот посмотрел на деньги, степенно кивнул и сказал:
– Благодарствую, господин. Куда едем?
Вместо ответа я повернулся к фельдшеру:
– У меня тут еще дела, господин доктор, которые без меня никак решить нельзя, поэтому у меня к вам большая просьба: как можно быстрее доставьте раненого в больницу. Вот возьмите!
Тот автоматически взял всунутую ему в руку банкноту в пятьдесят рублей и растерянно воскликнул:
– Погодите! Мне никак нельзя уезжать! Ведь…
– Поверьте мне на слово, здесь вам уже больше нечего делать.
Тот бросил на меня ошарашенный взгляд, затем спросил:
– Почему нечего делать? Как так? Вы мне должны объяснить!
– Езжайте! – уже с нажимом повторил я, после чего развернулся и направился обратно к месту поединка. Меня встретило напряженное молчание, которое первым нарушил подпоручик:
– Господин Богуславский, почему вы отпустили врача?!
– Потому что капитан Волин в нем нуждается больше, чем кто-либо из присутствующих здесь лиц. Я понятно объяснил?
– Вы слишком много себе позволяете, Богуславский! Вам так не кажется? – с неприкрытой угрозой в голосе спросил у меня граф.
– Хорошо, что вы о себе напомнили. Не волнуйтесь, до вас еще дойдет очередь. Если я не ошибаюсь, у нас остался еще один незаконченный разговор. Не так ли?
