Найл дождался, пока закончится процедура, и лишь тогда рассказал о встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.
– Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.
– Они, судя по всему, совершенно безвредны, – сказал Найл. – Эта умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.
– Безвредных ты в Дельте не сыщешь, – знающе заметил Симеон. – Они не могут себе этого позволить.
Судя по положению солнца на небе, перевалило уже за полдень. Оставалось каких-нибудь семь часов дневного света.
– Вы как думаете, стоит мастерить носилки для Милона? – задал вопрос Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:
– Ты здесь самый бывалый. Что, по-твоему, нам следует предпринять?
Симеон пожал плечами.
– Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Милоном.
– Ты считаешь, все обойдется?
– Почему бы нет? Со «жнецом» я защищен надежнее любой твари в Дельте, – он угрюмо усмехнулся.
Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.
Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные тоже заодно.
– Ладно, – сказал наконец Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать мешок. Найл с Манефоном последовали его примеру.
– Еще раз напоминаю, – наказал Симеон, – самое пагубное в Дельте – ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.
– И ты тоже. – Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так несколько секунд. – Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в течение двух суток не появимся, начинайте выбираться обратно. Только поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.
– Непременно.
Они пошли, не оглядываясь.
Спустившись по тропе, вскоре достигли кромки леса. Теперь, наконец, взору открылась полная панорама Великой Дельты, так что можно было получить более четкое представление о ее очертаниях. Впереди, милях в двадцати, параллельно гряде оставшихся сзади холмов тянулась другая, западная. Правой частью Дельта постепенно снижалась в сторону моря – скучный простор, поросший тростником и невысокими кустами. Местность слева продолжала подниматься вверх; здесь сразу за болотами начиналась сельва. Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему, тоже постепенно сглаживалась. С этого направления сейчас дул ветер – сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и теперь с ровного места было видно, что она сплошь щетинится высоким тростником ростом выше человека. Все запахи теперь перекрывал запах гнили, доносящийся из сельвы, единственным звуком было тоскливое завывание ветра в тростнике.
Главный ориентир – стоящий над местом слияния рек холм – виднелся впереди, но к нему не вела ни единая тропка. Пройдя четко очерченную травянистую полосу, путники уткнулись в сплошную стену из кустов и тростника. Манефон первым вломился в заросли. Первые двести метров дались сравнительно легко: земля под ногами была податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он сделался выше и толще, так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные стебли по твердости не уступали бамбуку. За четверть часа вперед продвинулись лишь на сотню метров, и Манефон запыхался. Воздух был жарким и влажным.
– Погодите минуту, – проговорил Доггинз. – Так не пойдет. Эдак мы и за месяц не прорубимся. – Он стянул с плеча «жнец». – Дайте-ка попробую.
Опустившись на одно колено, он не спеша нацелился и нажал на спуск. Стоило повести стволом, как тонкий синий луч подрезал тростник, будто невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась четкая, в сотню метров длиной тропа.
– Каково? – довольно осклабился Доггинз. – Надо только чуть подумать головой.
Он первым двинулся вперед. И хотя тростник теперь не нужно было ни сечь, ни расталкивать, темпа так и не прибавилось. Павший тростник образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва не с каждым шагом валились на колени. Встречались и места, где стебли росли настолько густо, что удерживали друг друга на весу, и здесь опять приходилось применять силу. Доггинз пускал в ход «жнец» еще дважды, пока наконец не стало ясно, что усилия напрасны. Они продирались уже по меньшей мере час; за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди, совершенно четко, тростник шел еще гуще. Вместе с тем отсюда, с места теперешнего привала, по-прежнему была видна оставленная час назад стоянка.
– Надо бы сюда ручную тысяченожку, чтобы перла впереди. – Доггинз унылым взором обвел обступающие со всех сторон стебли, иные до пяти метров в высоту. – Придется, наверное, возвратиться и поискать другой путь.
Они посидели еще минут пять, восстанавливая дыхание; Найл не успевал промокать носовым платком пот, струящийся по лицу и шее. Духота стояла ужасная. Когда собрались подниматься, Манефон вскинул вдруг руку, призывая всех замереть. На расстоянии было слышно: кто-то ломится через тростник. Внезапно звук стал отчетливей, будто направлялся непосредственно в их сторону. Путники бесшумно подняли оружие, держа пальцы на спусковых крючках. Когда казалось, прущая напролом махина вот-вот уже выкатит из тростника, звук неожиданно сменил направление. Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание и тяжелое дыхание.
