— Как ты себя чувствуешь? Тебе не больно? Если по-прежнему болит, тебе надо обратиться к доктору Рассел.
— Папа, всё в порядке, это выглядит куда хуже, чем на самом деле. — Я опять в который раз лгала отцу.
— Я пришел, как ты просила, — он показал на дверь. — «CD2–5186»? А что это такое?
Я махнула своим Гизмо в сторону контрольной панели, и дверь открылась:
— Заходи.
За дверью была большая, почти пустая мастерская с металлическими стенами. Наши шаги эхом отдавались от стен. В центре находился рабочий стол, заставленный всяческим техническим оборудованием. В глубине комнаты к стене были прикреплены газовые баллоны. В углу стояло стандартное воздушное убежище.
— 141 квадратный метр, — произнесла я. — Раньше здесь была булочная. Помещение пожароустойчивое, имеется городское разрешение на работу с высокими температурами. Есть внутренняя система фильтрации воздуха, воздушное убежище рассчитано на четырех человек.
Я подошла к баллонам:
— Их только что смонтировали. Здесь ацетилен, кислород и неон с дополнительными газопроводами, так что можно работать в любой точке помещения. Баллоны полные, само собой.
Я показала на рабочий стол:
— Пять горелок, двадцать метров шланга, четыре искроуловителя. Плюс три полных набора защитного снаряжения, пять масок и три набора защитных фильтров.
— Джазмин… — начал было отец.
— Под столом: двадцать три алюминиевых прута для сварки, пять стальных прутов, один медный. Я не знаю, зачем тебе нужен был тогда медный прут, но раз он там был, я его включила в список. Аренда оплачена на год вперёд и замок на двери кодирован на твой Гизмо.
Я пожала плечами и опустила руки:
— Ну вот. Здесь всё, что я тогда уничтожила у тебя в мастерской.
— Это не ты уничтожила, а твой приятель — идиот.
— Я была в ответе за это.
— Да, я знаю. — Отец провел рукой по краю стола. — Всё это, должно быть, стоило немалых денег?
— 416 922 жетона.
Он нахмурился:
— Джазмин, ты что, заплатила из тех денег, которые…
— Папа, пожалуйста… — Я обессиленно опустилась на стул. — Я знаю, что ты не одобряешь то, за что я получила эти деньги. Но…
— Мой отец — твой дед — страдал от тяжёлой депрессии. Он покончил с собой, когда мне было восемь лет.
Я кивнула. Отец редко обсуждал эту тёмную страницу семейной истории.
— Даже когда он был ещё жив, он не жил по–настоящему. Я фактически вырос без отца. Я не знаю, что это такое — быть отцом. Поэтому я старался сделать как лучше…
— Отец, это не ты плохой. Просто я — ужасная дочь.
— Подожди, дай мне договорить. — Отец опустился на колени, потом уселся на пятки. Шестьдесят лет он каждый день пять раз молился в этой позе — он умел сидеть так, чтобы ему было удобно. — Мне пришлось до всего доходить своим умом. Я имею в виду, у меня не было никакого образца, как быть отцом. К тому же, я выбрал для нас тяжёлую жизнь эмигрантов в пограничном городе.
— Я не жалуюсь, — вставила я. — Я лучше буду много работать и небогато жить в Артемиде, чем какой–нибудь богачкой на Земле. Здесь мой дом…
Отец поднял руку, и я замолчала:
— Я пытался подготовить тебя к жизни в этом мире. Чтобы ты больше полагалась на себя. Я никогда не потакал тебе ни в чем, потому, что мир вокруг не станет этого делать, а я хотел, чтобы ты была готова ко всему. Конечно, мы иногда ссорились — но покажи мне семью, где не ссорятся? И кое– какие стороны твоей жизни мне никогда не нравились. Но в целом, ты стала сильной, уверенной в себе женщиной, и я горжусь тобой. И из–за этого горжусь собой — что мне удалось вырастить тебя такой.
У меня задрожали губы.
— Всю жизнь я придерживался учения Магомета, — продолжал отец. — Я старался быть честным и порядочным человеком во всех своих поступках. Но как и любому человеку, мне свойственно ошибаться. И грешить. Если ценой твоего спокойствия будет маленькое пятнышко на моей душе, так и быть. Я надеюсь, я уже доказал Аллаху, что достоин прощения.
Он взял мои руки в свои:
— Джазмин, я принимаю эту компенсацию, хотя и знаю, что деньги были получены нечестным образом. И я прощаю тебя.
