дыма. Оба валятся на пол, один на другого, и Джулиус продолжает молотить Томаса не переставая, бесчеловечный в своей злобе, а Томас орет от боли и ненависти, и вместе с криком из его рта текут влажный дым и кровь. Раунд давно закончился, Чарли залезает на ринг, пробует оттащить Джулиуса. Безуспешно. Джулиус, не оглядываясь, лягает его ногами, пока его кулаки методично бьют и бьют по черному, окровавленному лицу Томаса.
Снова Чарли хватает Джулиуса за ноги и тянет изо всех сил, и снова безуспешно. В каждом его выдохе — дым и паника. Потом его осеняет. Он без колебаний бросается ничком на пол и ищет неистраченные леденцы, которые Томас выбил изо рта Джулиуса. Вот один, вот второй, цвета светлого янтаря; Чарли кидается к Джулиусу и нащупывает в дыму сначала его горло, потом подбородок и, наконец, губы, пытаясь затолкать леденцы между ними. В его пальцы и костяшки впиваются зубы. Но удар локтем в голову откидывает Чарли на паркет, и, когда он хватает ртом воздух, дым наполняет его легкие и превращает все мысли в поток безумия.
Его идея срабатывает — в какой-то мере. Свежие леденцы впитывают и связывают самый ядовитый дым, и сквозь ненависть Джулиуса начинает пробиваться здравый смысл. Он скатывается с Томаса — чтобы наброситься с новой силой? чтобы схватить табурет, стоящий в углу ринга, и размозжить им головы? — с трудом встает на ноги, орет что-то, внезапно замолкает и выглядывает из гимнастического зала в коридор. В следующий миг он срывается с места и исчезает. Куда именно — Чарли не волнует. Он едва слышит удаляющиеся шаги Джулиуса, потому что в его ушах слишком громко стучит кровь. Сейчас важно только одно: Джулиуса нет.
На Чарли накатывает приступ рвоты, а потом он наблюдает за тем, как умирает дым Томаса. Когда друг садится, на паркете остается его силуэт — светлая тень древесного цвета, вырезанная в полотне непроницаемо-черной сажи. Чарли, все еще стоя на коленях, проводит по саже пальцем. Она теплая, местами даже горячая, и тонкая, как угольная пыль. Он понимает: надо сказать что-то, что угодно, лишь бы вернуть их в нормальный мир, туда, где люди выражают эмоции и мысли с помощью слов. Но все, что он способен придумать, это ложь:
— Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дымил.
На самом деле видел. Оба они видели. Когда на шею убийце надели веревочную петлю.
Лицо Томаса невозможно разглядеть под слоем сажи.
— Ты имеешь в виду его или меня?
Чарли закрывает глаза и опять видит дым, черные силуэты двух сплетенных тел, словно обугленные останки влюбленных, найденные в сгоревшем амбаре.
— Его, — шепчет он. А сам думает: или тебя. Или обоих.
Дым Джулиуса и дым Томаса, слившись в алхимической реакции, произвели то, для чего у Чарли не находится слов. Он пребывал внутри их дыма считаные секунды. То, что он вдохнул, — то, что вошло в его тело, — захватило власть над ним так же бесповоротно, как рука кукольника, засунутая в Панча или Джуди. И перевернуло всю правду с ног на голову. Там, в дыме, боль была радостью, а гнев — покоем. Насилие было любовью.
Словно надеясь, что движение поможет избавиться от воспоминания, Чарли поднимается на ноги. Едва встав, все еще оглушенный, он видит то, что увидел Джулиус.
За ними наблюдает Ливия.
И, судя по ее взгляду, уже довольно давно.
Она стоит в коридоре, в полушаге от открытой двери, в идеально-белом платье, нарядная, будто собирается на бал: щеки припудрены, волосы заколоты высоко на затылке. Чарли кажется странным, что в такой момент он замечает все эти детали. И одобряет. Прическа идет Ливии, подчеркивает изящную шею. В ушах на серебряных колечках покачиваются две жемчужины.
— Мисс Нэйлор! — Чарли поднимает руку в приветствии, но тут же роняет ее. Все общественные условности сметены. По его обнаженной, испачканной черным груди пробегает внезапная дрожь — он замерз. Песочные часы с одной стороны тоже присыпаны сажей, словно им пришлось пережить бурю.
К удивлению Чарли, Ливия не убегает, а, наоборот, заходит в зал, подлезает под веревки, пробираясь на ринг, проходит мимо Чарли и склоняется над Томасом, который так и сидит на паркете. Подол ее платья соприкасается с сажей. Голос ее выдает отвращение к увиденному. Но есть в нем и кое-что еще… Жалость.
И это смягчает ее слова:
— Вы должны немедленно покинуть этот дом, мистер Аргайл. Он покалечит вас.
Томас мотает головой, хрипит что-то, слышное только Ливии. Она сердито вспыхивает и тоже трясет головой:
— Нет, я не могу.
Опять хрип. На этот раз Ливия выпрямляется. Жалость исчезла из ее голоса.
— Я не покажу вам лабораторию, мистер Аргайл. И вы уедете отсюда, как только будут сделаны необходимые приготовления.
Лишь после этого она обращается к Чарли:
— Приведите его в порядок, мистер Купер, и побыстрее. Сегодня канун Нового года, и мама устраивает праздничный ужин. В шесть часов.
