выбраться на крышу и спуститься по пожарной лестнице — он видел ее краем глаза…
Едва поднявшись на лестничную площадку третьего этажа, Прохор похолодел. Пути дальше и выше не было: пролеты обрушились, преградив путь бесформенным завалом. Из трех дверей на лестничной клетке две были намертво заложены кирпичной кладкой. Зато одна, покрытая облезлым черным дерматином, была полуоткрыта, как будто приглашала их войти.
— Это капкан… — словно прочитав его мысли, сказала Лола.
Снизу донесся пронзительный визг, перешедший в рычание: там, внизу дрались за право первым ворваться вовнутрь. Через секунду кто-то уже нетерпеливо семенил вверх по лестнице, хрипло дыша и царапая ступени острыми когтями. И что бы там ни карабкалось в эту сторону, оно было не одно.
Клещ передернул затвор винтовки, сообщив:
— Последний магазин.
Прохор не ответил. Он шагнул в сторону двери со словами:
— Надо проверить.
— Стой! — это уже Лола. Девушка была смертельно бледна, что раньше за ней не водилось. — Если ты сейчас вляпаешься в ловушку, нас останется всего двое!
— А если я не проверю — наверняка все сгинем, — мрачно возразил Прохор.
Лола схватила его за ремень дробовика, как будто всерьез намеревалась не пустить в эту слишком уж манящую дверь. И тут раздался совсем уж неожиданный звук.
Там, в глубине квартиры звонил телефон.
Прохор мягко высвободился и направился к двери. Этот момент растянулся для него в вечность. Даже приближение снизу толпы мутазомбов замедлилось. Во всем мире оставались только он и этот пугающий и манящий звук.
Потянув дверь за ручку, вошел, осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, — полнейшее запустение. Похоже, из этой квартиры вынесли все — даже обоев на стенах не осталось. И это было странно: он слышал, что тогда, при эвакуации, нельзя было ничего забирать с собой. Значит, кто-то был здесь уже после массового бегства людей из радиоактивного ада.
Мародеры? Нет, они называли себя каким-то другим, вроде бы благородным словом. Даже фильм такой был…
Телефон продолжал звонить из глубины квартиры. Прохор как в полусне двигался по коридору, смутно слыша за спиной выстрелы и трехэтажный мат Клеща. Хлопнула дверь, и вроде бы Лола визжала: «Держи ее! Не пускай!»
Но его, как лунатика, манил один лишь звон телефона. И вот он на пороге пустой гостиной с окнами, лишенными стекол. Внутри — ничего, лишь закопченные обои, бессмысленные граффити на стенах и следы дыма на потолке — словно здесь разводили костер.
И древний телефон посреди комнаты. Неуклюжий, черный, с угловатой трубкой над дырчатым диском, с витым проводом, ведущим к трубке. Еще один шнур змеей уползал куда-то в угол и терялся в куче пыльного мусора.
Телефон снова разродился длинным, дребезжащим, с хрипотцой звуком. Что-то зловещее было в этом звуке. Этот звонок был предвестником беды — так, наверное, ощущали люди, к которым приезжали по ночам черные «воронки» в те далекие годы, когда такой вот аппарат был неизменным атрибутом власти.
И страха.
По проводам, затем по этому надтреснутому звуку страх передавался и Прохору. Надо было снять трубку. Он просто не мог не сделать этого — просто потому, что ничего другого не оставалось.
Возможно, это и есть самый апогей проклятой ловушки. Что она может с ними сделать через жуткий аппарат? Убить током? Банально. Прошептать: «Умри!»? Слишком страшно, чтобы быть правдой. Оставалось одно: узнать.
Он снял трубку. Приложил к уху холодную пластмассу. Как ее называли в те достопамятные времена? Эбонит, вроде.
— Алло…
Он не узнал собственного голоса, искаженного старинным динамиком.
— Провидец, это ты? — донеслось сквозь потрескивания и посвистывания в экзотической аналоговой сети.
— Я… А кто это?
— Не узнаешь, что ли? Может, это и не ты вовсе?
Сомнения собеседника на том конце провода немного приободрили Прохора. Если тот не уверен — значит, не так страшен. Но кто это? Голос, вроде, похож на…
— Это ты, Бука?
