– Говорят, голод тяжело терпеть первые три дня, потом он притупляется.
– У нас говорят, что с голоду брюхо не лопнет, зато сморщится. – Стефан сорвал пучок ёлочных иголок и попробовал на вкус. – А оно тебе сморщенное надо? К людям нужно идти. Деревеньку бы какую захудалую, чтоб ни ратников, ни венгров.
Смородин сел, стряхнул снег с куста и сорвал горсть зелёных ягод. Боцман посмотрел на него сверху вниз и покачал головой:
– Ты чего, Михай, удумал? Это же можжевеловые ягоды – ядовитые! Хотя ещё поройся, может, бруснику найдёшь. Нет, что ни говори, к людям нам надо. Ещё три дня мы не выходим – сгинем с голоду.
Отбросив в сторону ягоды, Миша поднялся, затем прислушался.
– Кажется, ручей журчит? Слышишь?
Боцман снял мохнатую шапку и оттопырил ухо.
– Точно, ручей! Это там, внизу! – обрадовавшись, махнул он вдоль склона. – Ручей всегда приведёт к реке. А где река, там и люди!
Проваливаясь в снег, Стефан пробежал добрую сотню метров, затем не выдержал и рухнул, раскинув руки.
– Нет ручья! Это ветер нас дурит, или лукавый играет.
Смородин помог ему подняться и молча пошёл к открывшейся поляне, где снег казался не таким глубоким.
Уже три мучительных дня блуждали они в бескрайних горах Карпат. Три дня изматывающей ходьбы и жестокого голода. Промокшая одежда по ночам покрывалась ледяной коркой и растрескивалась, как пересохшие листья, а днём, оттаивая, превращалась в дырявые лохмотья. Спичек не было, и на короткий тревожный сон они забирались в наметённый среди ёлок сугроб и грелись, прижимаясь друг к другу. Едой служили горькая еловая кора да сладковатый на вкус лишайник. Вспоминая занятия по выживанию в Арктике, Миша рассказывал боцману, что лишайник богат крахмалом и сахаром, но, набив им полный рот, он представлял, как бы с радостью накормил им того умника, что сумел разыскать в отвратительной трухе такие изысканные деликатесы. На утро третьего дня Смородин обратил внимание, что в глазах у него стало двоиться, появилась одышка, желание бороться притупилось и хотелось забраться в тёплую нору, чтобы забыться там вечным спасительным сном.
– Как там мои овцы? – лишь бы не молчать, спросил бредущий следом Стефан.
– Да уж, наверное, лучше нас, – буркнул в ответ Миша. – Нашли новых хозяев и жуют в тёплом сарае душистое сено.
– Повезло кому-то. Я ведь, Михай, знаешь из какой бедноты? У меня из живности всего-то и было, что приблудная собака, да курица, что у соседа украл. А тут такое богатство!
– Как пришло, так и ушло, – резонно заметил Смородин.
– Да… – согласился боцман. – Послал мне мученик Иезус отраду, да потом, наверное, нашёл бедолагу ещё беднее.
– Стой! – вдруг поднял руку Миша. – Журчит где-то рядом.
Боцман недоверчиво оглянулся по сторонам, затем нехотя возразил:
– Кажется. Возьми, Михай, правее, к тому бурелому. Час ходьбы и дойдём. Сдаётся мне, что там кедры.
Низкорослые кривые ёлки сменились стройными соснами, затем небо закрыли верхушки гигантских деревьев с запутавшимися в одно целое кронами. Но внизу идти стало легче. Снег здесь лежал местами. Жухлая трава сменилась зелёным мхом. Да и камни теперь не качались под ногами, а стояли крепко, сцепленные выползшими на поверхность корнями.
Вдруг Стефан упал на колени и торжественно поднял над головой шишку.
– А я что говорил? – радостно потряс он, прислушиваясь. – Полная! Ищи, Михай, ещё! Конец нашим мученьям. Пир я тебе обещаю!
Бросившись рыться в опавших иглах, вскоре они собрали целую гору шишек. Лузгая мелкие орехи, словно семечки, Смородин думал, что такое чувство, наверное, испытывает заблудившийся в пустыне путник, неожиданно получивший полные ладони воды. Уходить с этого места никуда не хотелось, но вдруг журчание ручья послышалось гораздо явственнее. Он встал и, вглядываясь сквозь темноту, скрытую деревьями, пошёл на звук. Постепенно мрак рассеялся, и он увидел звенящий и искрящийся в падавших лучах, вращающийся водоворотами поток воды. Ширина ручья не позволяла его перепрыгнуть. Чтобы перебраться на другую сторону, требовалось что-то, похожее на мост. И он был! Ниже по течению, между берегов, лежали два сцепленных воедино бревна.
– Стефан! – ещё не веря собственным глазам, взволнованно позвал Смородин. – Стефан, это тоже звериная?
– Люди! – обрадовался подоспевший на крик боцман. – В кедровник сюда приходят. Где-то рядом деревня!
На другой стороне оказалась отчётливо протоптанная тропа, но тянулась она не вниз, как ожидали Миша с боцманом, а вверх, снова в горы. Пропетляв между сосен, она вывела на узкую, но хорошо укатанную зимнюю дорогу.
– Да тут целый тракт! – восхищённо произнёс Стефан, разглядывая на снегу следы от саней. – Не простаивает. Смотри, лошадиный навоз ещё снегом не припорошило.
Вскоре дорога привела к одинокому двору, с домом, прилепившимся на краю обрыва. Одна его стена свисала над пропастью, словно продолжение каменной кручи, уходившей в пропасть вертикальным свесом. Дом казался небольшим, в отличие от просторного двора, с длинным навесом для привязи лошадей.
