Недовольно рыча, алчно следили, сопровождая каждый кусок мяса плотоядным взглядом, затем набрасывались снова. Потом в дело вновь вступала мелочь. И все повторялось.
Солнце уже перевалило за холм Шака, залилось вечерним багровым румянцем, а Гай все сидел на сосне и ждал, когда они наедятся. Обняв, липкий от смолы ствол, он и сам уже разомлел, подставив теплым лучам спину. Очередной раз встрепенувшись, взглянул на опускающийся к горизонту диск, затем на экран – троодоны все еще пировали, затем снова закрыл глаза. И так час за часом. Заметив чуть ниже спутавшиеся в паутину ветки, Гай спустился и расположился в них, словно в гамаке. Все шло к тому, что ему придется провести здесь ночь. Он уже смирился с этой мыслью и, обламывая пушистую крону, готовил место для ночлега. Ветка к ветке, накрест и вдоль, толстые вниз, тонкие сверху. Он так увлекся, что невольно залюбовался собственным сооружением. Получалось что-то, смахивающее на гигантское уютное гнездо и одновременно на полицейскую вышку городской стены. Не хватало лишь крыши на случай дождя. Гай опять вскарабкался на вершину, взглянуть на темнеющий горизонт. Чистые голубые линии не предвещали грозу. И здесь ему повезло – крыша не понадобится. Над головой снова спланировал за реку крылатый ящер, и снова Гай не успел его увидеть на экране. Зато он увидел, что экран теперь не пугает оранжевыми точками. Всего две, три и те уходят за границу слежения. Сейчас об их присутствии напоминал лишь обглоданный скелет эуплоцефала. Троодоны хорошо постарались. На белых костях не осталось ни клочка мяса. Даже набежавшая под брюхом лужа крови и та исчезла. Гай взглянул на гору прилепленных веток вокруг ствола сосны. Гнездо в один миг потеряло всю свою привлекательность. Нора казалась куда надежней и уютней. Он спустился и затрусил к холму. Экран не пугал новыми метками, ни оранжевыми, ни зелеными, и, успокоившись Гай пошел вдоль склона, по привычке переворачивая камни. Кусты у норы раскачивались и тряслись, будто их поливали волнами парализатора. Упрямый Ур боролся с иглами, добираясь до самых глубин. На Гая он даже не взглянул. Все его внимание захватил торчавший из земли корень. Поддевая его сросшимся с верхней губой клювом, Ур смешно упирался толстыми лапами, выворачивая горы глины.
– Попробуй там, где тоньше! – окликнул его Гай.
Его дельный совет проигнорировали, тогда он уточнил, ткнув пальцем:
– Вот здесь! – Не помогло и на этот раз, и Гай отмахнулся. – Что с тебя взять – одно слово – свинья! Пока меня не было, никто не заходил?
Разговор явно не клеился, тогда он пошел на вершину. Посмотреть на закат, темнеющее небо, собрать хворост. Сегодня он разожжет огонь так, чтобы его видели из самых дальних уголков леса. Даже те, по чьей воле он здесь находится! После Шака – это вторая головоломка, которая не давала Гаю покоя. Тарбозавр – и тот отошел на третий план. Шак сказал, что не знает, кто они, но уверен, что это их рук дело. Может, они – это так к месту вспомнившиеся мудрецы из кластера открытий? А что? На то они и мудрецы. Они умные, могли придумать, что угодно. А их плавание и не отчуждение вовсе, а острие хитрого эксперимента! Такой поворот вполне имеет место быть!
Разволновавшись, Гай забыл, зачем он забрался на самую верхушку холма. От завертевшихся догадок голова пошла кругом.
Конечно! Это же так логично! Их подбирали по какому-то только этим умникам понятному плану. Иначе как объяснить, что его, Гая, приговорили к отчуждению всего за три дня отсрочки человеку, отжившему свой лимит? Пусть это и была запрещаемая жалость, но ведь он упрямо утверждал, что произошла ошибка. А ошибки у него бывали и раньше. И ничего! Случалось, что вручал не тому повестку, или случались ляпы с подсчетом лимита возраста. Писал уточняющую рапорт-объяснительную, и все! Максимум – штраф с предупреждением! Конечно, семьдесят миллионов лет – немыслимо! Но кто его знает, до чего могли додуматься ученые в таком, который сам за себя так красноречиво говорит, кластере открытий?
А вот о своем открытии Гай непременно должен рассказать Шаку. Вызвать и рассказать! Шак ошибается! Шак понял все не так!
Забыв и о закате, и о костре, он побежал к обрыву, на ходу присматривая сигнальный камень. Подхватив круглый валун, Гай понес его, прижимая к груди, спотыкаясь и не разбирая дороги. Холм напротив приближался серыми залысинами на зеленой канве. Где-то там бродит Шак и ничего не знает!
Почувствовав под ногами гладкий уступ, Гай бросил камень и покатил его к краю. Встал, вытер лоб и от удивления отвесил челюсть. Он удивился бы куда меньше, если бы вернувшись, у входа в нору вместо Ура застал мирно пасущегося тарбозавра. На той стороне, также едва удерживаясь на краю, лежал камень, который не заметить было невозможно. Шак его подобрал по своей силе. Такой, что камень Гая казался колесом вездехода рядом с самим вездеходом – раз в пять меньше.
Гай крякнул, затем хихикнул, а потом рассмеялся, вызывающе громко и торжествующе. Шак и здесь его опередил! Он тоже все понял! Он умный, и его раньше осенила догадка о кластере открытий. Но на этот раз Гай был не в обиде.
Обрыв по ту сторону был пуст, и, сложив руки рупором, Гай закричал:
– Шак, я здесь! Я увидел твой сигнал! Ты даже не представляешь, как я рад!
Он пробежался взглядом вдоль холма, в надежде увидеть костер. А рядом – могучую фигуру Шака. Как в прошлый раз.
– Как мы сразу об этом не догадались?! Но ведь лучше сейчас, чем после гибели одного из нас?
Сумерки поползли меж холмов, затем потянулись к вершинам. Гай начинал нервничать. Шак не отзывался, и как ни ломал он глаза, так и не смог увидеть хоть какой-то намек на его присутствие. Будто и не было никогда.
– Шак, я здесь! – напрасно надрывал Гай горло. Шак не появлялся.
Но уступ напротив упрямо твердил, что Шак приходил туда. Прежде этого камня не было. В этом Гай был уверен. Тот же куст, расколовший монолитный утес и висевший над рекой зеленым шаром. Те же глыбы, отступившие вглубь и маячившие в пяти шагах от обрыва рыжим мхом. За ними согнувшийся от
