— Нормально.
Человек не обернулся. Вика, спрыгнув со скамейки, подошла к нему, легла на широкую спину, обняв одной рукой.
— Где ты ручку потеряла? — ласково спросил человек.
— Это я, — хрипло сказал Храпнев.
— Понятно.
Человек вздохнул, потом неуловимым движением поднял и поставил Лисс на ноги.
— Ну-ка. — Он щелкнул девочку по носу.
Лисс распахнула глаза.
Храпневу показалось вдруг, что над ней вздулся темно-синий прозрачный купол, развернулся в острые крылья, но быстро скомкался и опал под мягкими пассами рук. Впрочем, возможно, это всего лишь проплыла подсвеченная луной дымка.
— Ну, вот. — Все так же сидя, человек одернул платьице, повернул к себе голову Лисс левым боком, что-то рассматривая. — Простишь дядю Алексея?
— Не надо, — сказал Храпнев.
Но Лисс кивнула.
— Ащу!
— Молодец.
— Ядя Сей.
Храпнев не знал, как ему реагировать. Когда пятилетнее, шестилетнее, бог-знает-сколько-летнее существо приблизилось к нему с полными слез глазами, он просто распахнул руки, и Лисс ткнулась в него.
Как игрушка, у которой кончился завод.
— Ядя Сей.
— Прости.
Храпнев приподнял и посадил ее на колено, осторожно притянул к себе голову, коснулся губами коротких рыжих волос.
— Прости, пожалуйста. Я сорвался.
— Нова добрый? — спросила Лисс, накрыв теплой ладошкой его щеку.
— Да.
— Незя так — ллой.
— Я знаю, — сказал Храпнев.
Лисс совсем не дышала, но он подумал, что этому можно научить. Это просто. Это надо дышать рядом. Впереди скрипнули камешки, и Храпнев поднял глаза.
— Ну, мы пойдем, — сказал человек.
Вика сидела на сгибе его руки и обнимала за шею. В глазах ее сияла Караппа.
— Ты все-таки жив, — сказал Храпнев.
— Нет, — качнул головой Вальковский, — это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок… Моя смерть — это оттого, что я все неправильно… Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
— Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был черный и синий, в черных рубашке, брюках и с синим носом, но все же он был Вальковский. Женька. Не сон.
Или это я его сейчас создал, подумал Храпнев, прижимая к себе Лисс.
— Понимаешь, в чем дело, — сказал Вальковский, — это простая истина. Все есть любовь. Лешка, нас просто пытаются научить этому.
— А мы, типа, тупые.
— А мы дети, Лешка. Вроде бы взрослые, но ни черта и ни в чем не смыслим. Как ты. Как я. Как Барабанов. И если бы Вика не любила меня, я бы умер на самом деле.
— А дальше? — спросил Храпнев.
— Не понял, — сказал Вальковский.
— Что дальше? Научимся мы любить, как они хотят, и что? Что там — дальше?
Вальковский улыбнулся.
— Весь космос.
