приятна и люба, что матушка сердита. Усмехнувшись, девочка поплыла к берегу, где толпились уже остальные из второй группы, закончив купание и кутаясь в полотенца. В коляске у самой кромки воды спал, уронив голову на грудь, Игрек, волосы у него были мокрыми — девчонки набрызгали, что ли?
— Ну? Аль? Видела Никитку?
Аля издалека показала из воды большие пальцы. Видела, не волнуйтесь. Подробности будут, не сомневайтесь. И как он плыл, смешно дергая хвостом, и как мамка его носом щекотала…
— Алина! — Матушка Сусанна не дышала уже сто семьдесят с лишком лет, но сейчас сделала паузу будто бы для тяжелого, усталого вздоха. — Возьми коляску с Игорем. Девочки, вторая группа — марш домой! Вон уже третья идет купаться. Кремль свой будете ломать?
Аля сморгнула водные линзы в подвесной кармашек, посмотрела — отличный вышел кремль, с башнями, окруженный рвом. Высокий, ей почти до пояса.
— Пусть третья группа ломает, если захотят, — сказала темноглазая Марья. Она песчаные стены сама выравнивала найденной в воде длинной ракушкой. Наверняка надеялась, что девчонки из третьей не захотят ломать, достроят и будут играть, а там, глядишь, и до завтра простоит.
— Идите, девочки, с Богом, — кивнула гладкой туполобой головой матушка Сусанна. — Переоденьтесь, помолитесь и готовить начинайте. Алина, ты сегодня по столовой старшая. Анфису не ставь картошку чистить, она ее как топором рубит, на очистках больше остается, чем в котел идет…
Анфиса понурилась, хотя делала она так нарочно, чтобы не ставили на нелюбимую повинность.
— Из третьего биобака достаньте все мясо, там для борща много, я ночью тушенку сделаю, — продолжала матушка Сусанна, методично качая верхним щупальцем, как рукой, была у нее такая привычка. Але казалось тогда, что сквозь металлическое тело можно увидеть женщину внутри — высокую, сухопарую, с поджатыми губами и резким подбородком. — Алина, вымой бак и поставь на рыбную программу… Третья группа, подходите.
Девчонки подошли, поклонились, возбужденно глядя на воду, хихикая и загребая песочек босыми пальцами.
— Хороша водичка? Теплая сегодня?
— Не ломайте наш кремль, а? Смотрите, какой славный вышел…
— Игоречек, ты тоже купался? Вы его чего, в море макали?
— А Алька в глубину плавала и дельфинов видела!
— Врет!
— В нашей группе не врут! Может, у вас есть вруши, но по себе других не судят.
Игрек счастливо улыбылся Але — он ее всегда узнавал, даже во время ужасных приступов, когда ему приходилось ставить в рот специальную распорку, чтобы он себе язык не отгрыз. Батюшка Алексей предполагал, что приступы совпадали с циклами движения Луны вокруг планеты Земля на другом конце Вселенной (девяносто световых лет!). Через черную пустоту и облака световой пыли древняя белая Луна притягивала кровь Игоря.
Девочки шли домой между невысоких холмов, поросших донником, люцерной, чистяком, — матушка Павлина следила, чтобы росли и отсеивались самые медоносные травы. Пока пчел не разморозили, говорят, сама носилась, вручную опыляла. Аля хорошо представляла, как по белесым, не проросшим еще черноземом холмам, носится Павлина в легком шестируком теле и наклоняется к каждой былинке, изгибая длинный металлический позвоночник.
Игрек благодушно мычал, покачиваясь в своем кресле, щурясь на солнца сквозь прозрачное, голубоватое стекло купола Доммы. Белый Великан стоял в зените, а снизу к нему подкрадывался красноватый Карлик, будто намереваясь исподтишка ударить в спину, как кто-то кого-то когда-то то ли у Шекспира, то ли у Пушкина.
— О! О-о! — сказал Игрек, показывая на черную точку, мелькнувшую в высоте у самого купола. Двигалась она быстро, тут же исчезла, никто больше не заметил.
Переодевшись и помолившись (за дельфиненка тоже помолились, заодно и Алю расспросили), в семнадцать рук быстро начистили картошки, свеклы, нарезали розового мяса в белых прожилках жира, обжарили желтую синтетическую морковь — настоящая в этом году плохо уродилась, матушка Павлина велела всю в земле оставить, чтобы в семя пошла.
— Мань, ты солила?
— Не помню, попробуй.
— Аль, чеснок надо вообще? В прошлый раз Ефим и еще мальчишки ругались и просили не чесночить…
— Перетопчутся.
— Что-то ты без уважения!
— Убавь излучение, выкипит!
К общему ужину в Домме собирались все, даже если в разгаре был большой проект, или ждал сложный экзамен, или назначена была на этот день личная молитвенная медитация (они, впрочем, полагались только мальчикам). Все двести тридцать детей собирались под высоким белым потолком, расписанным когда-то матушкой Есенией сюжетами из жизни и учения Иисуса-Звездоходца (местами кривовато, но ярко и поучительно). Смеялись, ели, после слушали молитву батюшки Алексея — он хорошо говорил, голос был раскатистый, бархатистый, пробирало до печенок. Матушки и батюшка, если были в Домме, а не во внешнем походе, тоже всегда сидели за ужином, хоть, конечно, и не ели, но разговаривали, обсуждали планы и чаяния, грелись в лучах
