что МОЕ.
Зуд должен был стать МОЕ, как и все остальное. Заставив стоявшие на дороге пустошкуры расступиться, Я направил шкуру к большому извне.
Свет. Не розовый. Не приятный. Белый. Острый. Делавший больно шкуре. Я тревожно заколыхался, и зуд кольнул сильнее, очень сильно. В окружающей древодом правильности ощущалось НЕ МОЕ. С уколом пришло имя. Новое имя. Зуд
Филешки редко покидали пределы своих гнезд, так что приходилось включать инфракрасный режим, чтобы разглядеть их тела в плотной мешанине ветвей. Вот уж действительно муравьи. Коллективный разум, ха. Точат свою трухлявую корягу, собирают на верхних ветках какие-то черные шипастые, гадкого вида плоды. Тащат их в гнездо, ферментируют и жрут. И, главное, все бабы. То есть сисек у них особо не было видно, так, рудиментарные какие-то мешочки, но между ног точно щель. Только присовывать в эту щель некому — так, по крайней мере, яйцеголовые считали до экспедиции Ксяо Лонга в прошлом году.
После того как с Филлет сняли статус заповедника, братья-охотники посещали планету не раз и не два. Уже в десятке-другом коллекций имелись чучела филешек, мумии филешек, скелеты филешек — кто что предпочитал. Но Гудвин не спешил. Это Последняя, Ультима (как говорил он иногда) Добыча, после нее чего еще желать? Нет, уже десять лет он старательно оттягивал визит на Филлет, охотясь на сумрачных кризоргов Инея и китоврасов Шторма, на юпитерианские е-клауды и фатихов с Медины.
Однако час пришел. Час пришел вместе с Манишей. Именно с ней следовало разделить это переживание. Опять же, многие охотники брали в экспедиции своих трансов (хотя в основном, следует признать, мальчишек), но Гудвин понимал больше них. Трепет и страсть. Нейропрограмма Маниши, тщательно настроенная по спецификациям Гудвина, обожала этот последний трепет жертвы и страсть охотника. Ночи после охоты были самыми пылкими, если можно так выразиться. И все же сейчас Гудвин начал сомневаться в своем решении. Все дело в поганце Боровом.
Ветеринара следовало иметь при себе, чтобы зарегистрировать «максимально гуманное умерщвление добычи». Ох уж эти сопливые законники! Никаких тебе зазубренных гарпунов, разрывных пуль в брюхо и прочего. Быстро, чисто, эффективно. Один выстрел в голову или иной ключевой узел ЦНС. В крайнем случае удар ножом, но Гудвин куда больше доверял своему штуцеру, точной копии охотничьей винтовки двадцатого века, заточенному под патроны 505 Gibbs. Впрочем, точной, конечно, только по виду — мощное переломное ружье имело в активе и пульсовый лазер с зарядом, достаточным, чтобы прожечь пластоцитовую стену трехсантиметровой толщины. Что уж говорить о шкурах зверей, а тем более тонкой, почти человеческой шкурке филешек.
Нет, с оружием никаких проблем не предвиделось, но Боровой в последнее время начал Гудвина раздражать. Да что там, просто бесить. Вот и теперь этот доктор-недоучка, представитель реликтовой профессии, старательно заговаривал зубы его, Гудвина, трансе.
— Да, госпожа Гудвин…
Тут бизнесмена слегка передернуло — ох уж эта последняя мода давать трансам фамилию их Хозяина. Не то чтобы мистер Гудвин в ближайшее время планировал обзавестись натуральной миссис Гудвин, однако рано или поздно сделать это следовало. Разумеется, не для постельных утех, а для продолжения рода. Все трансы создавались бесплодными, и этот закон Гудвин как раз очень одобрял. Чистоту натуральной крови следовало беречь, иначе через поколение на Земле не осталось бы ни одного натурала. Итого титул миссис, или, как говорил этот русский, «госпожи» Гудвин, был зарезервирован для той сухопарой незнакомки, которую мистер Гудвин в ближайшие двадцать лет намеревался сделать своей законной женой. А транса, конечно, навсегда останется для него просто Манишей, его Манишей.
— …да, все филлеане — биологические женщины. М-м-м. Гаплоидные женщины с одной половой хромосомой, — продолжал вещать Боровой, снимая панаму и вытирая струящийся по лбу пот. — У человека, если бы человек вообще мог развиваться с одинарным набором хромосом, такое нарушение привело бы к синдрому Шерешевского — Тернера, но здесь…
Гудвин поднял голову и прищурился. Солнце, белая безжалостная тварь, стояло, казалось, в самом зените. Оно стояло там уже несколько часов. Дни на Филлет были вдвое дольше земных, но и ночи, ах, эти ночи в настоящей палатке, парусящей под жестким и пыльным ветром, ночи под чужими острыми звездами… Да, и они были благословенно длинны.
— …Способ их размножения можно отнести к партеногенетическому.
Гудвин снова обернулся, чтобы увидеть ухмылку Маниши. Однако девушка не улыбалась, а некрасиво хмурила лоб. Что не так?
— При этом яйцеклетки развиваются в женском организме без оплодотворения, то есть…
— Я в курсе, что такое оплодотворение, — со странным раздражением в голосе перебила его Маниша.
Определенно что-то не так. Жара, солнце? Жажда? Песок? Но трансы гораздо менее чувствительны к таким маленьким неудобствам, чем натуралы. Что же бесило Манишу?
— То есть без участия самцов, — вздохнул Боровой и снова нахлобучил на вспотевшую шевелюру панаму.
— А вот тут-то вы, батенька, и ошибаетесь, — сладко пропел Гудвин.
Ему нравилось вворачивать в речь эти издевательские псевдорусскости, плюс сейчас настал тот редкий случай, когда всезнайку Борового можно
