Гудвин, не понимавший ни черта, принялся тихонько оглядываться. У Ксяо Лонга на такой случай наверняка бы нашелся припрятанный в ботинке нож. Гудвин ножей в ботинках не носил (хотя владел неплохим охотничьим кинжалом старинной работы), но должно же быть хоть что-то… какой-то способ порвать или перерезать трос. Рассудок подсказывал ему, что резать пластоцит бесполезно, — эта полуживая материя заживляет себя быстрее, чем нож рвет волокна. Может, огонь? Но костер остался снаружи… костер и пляшущие вокруг него Бандар-логи. Нет, костер остался во сне.
Между тем Боровой продолжал что-то говорить.
— …суть не в двуполости, а в гаплоидности и диплоидности. И самки, и самцы первого поколения происходят из неоплодотворенных яйцеклеток. У них одинарный набор хромосом. Но потом, когда под влиянием стресса у самок проявляются морфологические признаки самцов и происходит спаривание, возникает диплоидная зигота. Яйцо. И он… оно… совсем другое. Вот смотрите!
Похоже, Боровой начисто забыл, что говорит со связанным человеком. Щелкнув по уни-браслету, он развернул в воздухе экран диагноста. По экрану бежали какие-то непонятные вертикальные строчки.
— У плода двойной набор хромосом. Лабильный. С амейотическим кроссинговером! Его гены постоянно меняются. Приспосабливаются. Совершенствуются. За одно это дали бы Нобелевку…
Боровой осекся на полуслове. По его лицу пробежала судорога, словно в театре задернули занавес. Затем вновь открыли — но сцена за ним уже была совершенно другой. Из глаз Борового на Гудвина смотрело… чужое. Смотрел сам Страх.
— Ты не страшный, — сказал Страх ртом Борового. — Ты голый и безволосый.
Маниша, подчиняясь, казалось, неслышимому приказу, гибко поднялась и встала рядом с Боровым-не Боровым.
— Ты не страшный, — сказала она. — Ты мал. Ты один.
— Заткнись! — завизжал Гудвин и забарахтался в своих путах. — Отпусти ее, мерзкая тварь!
Маниша присела рядом на корточки и, склонив голову набок, с любопытством заглянула в лицо Гудвину.
— Ты хотел съесть МОЕ. Ты съел много НЕ МОЕГО, а потом пришел и хотел съесть МОЕ.
— Я не жру падаль! Я просто коллекционирую…
Маниша покачала головой, встала и положила руки на плечи неподвижному Боровому.
— Ты и эту красивую шкуру бы съел, — произнес Боровой. — Как съел две до нее. Как хотел съесть пустошкуру по имени Боровой, которая теперь МОЕ.
— Я никого не ел!
— Ел! Ел! — откликнулось двойное эхо.
Хотя какое эхо в палатке?
Гудвин огляделся.
Он сидел в пещере. По стенам пещеры плясали тени, вились древесные корни. Бандар-логи похитили человеческого мальчика Маугли и притащили в разрушенный город людей и швырнули в пещеру. Он видел остатки резьбы на стенах, перекрещивающиеся узоры старинных фресок, обнажившиеся ребра арматуры. Но все медленно обтекали наплывы дерева, более древнего даже, чем поглощенный им город.
«Остатки первой колонии, — потрясенно подумал Гудвин. — Это Ковчег, на котором прибыли поселенцы. Но как я очутился в Ковчеге?»
Где-то вдали ритмично ухали тамтамы. Тени плясали по стенам. Терпко пахло нечеловеческими телами, грибной сыростью, острой вонью перебродивших плодов. Жар исходил от сплетающихся в экстатическом танце тел. Они были везде, плоскомордые, смуглокожие, с тонкими руками и кривыми ногами, они предавались соитию в немыслимых позах — Гудвин видел лишь мелькание более светлых и темных пятен, потому что свет скупо сочился сверху, несколько тонких бледных лучей.
«Уже утро», — глухо прозвучало в одурманенной голове охотника.
Связанные руки и ноги больше не болели. Гудвин их просто не чувствовал.
Прищурившись, он заметил в сплетенье теней мелькание рыжего. Маниша. Она была там. Она была там с Боровым, в этом ухающем, ворочающемся живом котле, в чреве, в плотском вареве.
— Помогите! — закричал Гудвин, вскинув голову к невидимому, изрешеченному лучами своду.
— По-мо-ги-тееееееееееееееее!
Острые зубы сомкнулись на его плече. Еще кто-то впился в лодыжку. Твердые пальцы зашарили по ребрам, срывая одежду. Еще один укус, еще, еще.
— Я никого не ел, — уже теряя сознание, всхлипнул он. — Честное слово. Простите. Мама!
Червячки в большой пустошкуре и Манише были сама полезность. Я стал сильнее. Сильнее должно было стать и все МОЕ. Я нужен был Бандар-лог. Он был труслив, но Я-Каа и Я-Тигр спрятались на время. Я-Бандар-лог, заняв большую пустошкуру, принялся за дело. За то, что умел лучше всего — наполнять пустошкуры обновленным, лучшим Я. Работы было много, но Я-Бандар-лог с ней справился.
