— А как еще это назвать? Как это назвать, чтобы было верно?
— Ладно, Пашк, ты прав.
— Да и вообще об этом лучше лишний раз не упоминать.
— Решил все-все держать в секрете?
— Видишь ли, Андрей, я смогу объяснить, почему на станции ребенок, — и показать разрешение, я смогу объяснить, откуда у меня на станции тираннозавр, — и тоже показать разрешение, я смогу пожаловаться на то, что трудно уследить за детьми и тираннозаврами… да все, что угодно… даже то, что тираннозавр мутировал, мутировал странно, невозможно, удивительно, каким-то непонятным образом сумев не только выжить на поверхности Марса — но и научившись создавать у себя в пасти кислородный пузырь! И даже придумаю дичайшую версию, зачем ему этот кислородный пузырь! И даже попробую что-то предположить по поводу того, почему эта мутация проявилась так внезапно и сиюминутно — словно он внезапно захотел ее!
— Но…
— Но я никогда никому, и в первую очередь самому себе, не смогу объяснить лишь одного. Лишь одного, Андрей.
— Чего же?
— Почему дружба принимает подчас такие странные формы?»
Это папа и дядя Андрей.
Но я ничегошеньки не понимаю.
Если вы поймете, о чем это они, расскажите мне, пожалуйста. Ну или напишите.
Марс, Купол 113, Саше.
Мне обязательно передадут.
И мы с динозавтром прочитаем.
Игорь Минаков, Леся Яровова
Инстинкт наседки
Тонька проснулась затемно, наспех умылась и побежала в ангар, прихватив с вечера заготовленный рюкзак.
Но как ни старалась дочь быть тише мыши, Седов услышал и шлепки босых ног по коридору, и грохот подкованных ботинок в прихожей: слишком беспокоился он о подросшей, но не обретшей осторожности дочери. Росла его марсианка егозой и непоседой, правила тихо презирала, во всем полагаясь на недюжинный свой интеллект. Все они такими были, детишки Марса в первом поколении, сыновья и дочери колонистов, но Седову казалось, что Тонька самая непослушная.
— Мы с малых лет ставили задачу выработать у «марсианских» детей привычку мыслить и действовать самостоятельно, — увещевала встревоженного отца психолог Марина. — Так что же вы хотите от Антонины? Она подросток, ей все интересно. Найдите девочке хобби, незаметно направьте энергию в, так сказать, мирное русло…
Внять совету специалиста Седов внял, а вот воплотить в жизнь не сумел: Тонька в пять лет нашла себе хобби и отступать от выбранной стези не планировала. Упрямая выдалась — вся в мать…
Это плохо — начинать день с мыслей о Лючии. С такими мыслями руки подрагивают и сердце стучит мелко и быстро, и нет сил завтракать, а хочется достать из ящика с носками припрятанную бутылку джина и припасть к горлышку, выжигая горе горькой, как проглоченные слезы, влагой. Седов потряс головой, но поздно: мысли не исчезли, затаились в уголке. Он всерьез подумал, а не позвонить ли Марине, которая без лишних сантиментов вытащила его из посттравматического пике и всегда была готова назначить внеочередной сеанс психотерапии.
«Вам пора самостоятельно справляться с приступами», — вспомнились слова Марины.
Конечно. «Инициатива и самодостаточность» — таков девиз города Мира, первого города под марсианским куполом. Догоним и перегоним!
Иронии Седов обрадовался. Хорошее чувство, позитивное. С ним можно и обойтись без помощи профессионала.
Седов потянулся к пульту и вывел на экран ангар, по которому деловито топала Тонька. Вот ведь егоза! На пескоход, значит, нацелилась. То-то вчера расспрашивала, невзначай карту подсовывала: маршрут строила. Седов, конечно, вида не подал, что разгадал хитрые маневры, но как же страшно было отпускать тринадцатилетнюю дочь в пустыню, в которой так просто и безоговорочно сгинула жена.
Инициативная и самодостаточная, психолог Марина определяла его нынешнее состояние как вариант нормы и советовала подавлять навязчивые проявления и ждать, пока «время вылечит». Выходит, пять лет — недостаточная пилюля для его травмы.
Седов подавил желание немедленно вскочить, заблокировать ангар, броситься бегом по дорожке из красного песка, схватить ребенка за руку, притащить домой, посадить рядом, спасти от всех возможных угроз. Нельзя, так нельзя! Так он сломает дочь, испортит ей жизнь навязчивым контролем, но
