– Смерть быструю. Поклянись, Антон, что не дашь больше мне мучиться, и все сделаешь, чтобы родные мои не пострадали за меня. Ведь они любили тебя, Антон…
Кабанин кивнул: мол, я же говорил!
– Что сказать царю? – спросил Антон.
– Скажи, что жена моя, Марфа, против была твоей порки, защищала тебя и что она всегда Ивана вперед Владимира Старицкого ставила. И не просто скажи: а убеди его! Убеди, Антоша…
И Кабанин, и Кураев – оба оглянулись на писаря. Палач шагнул к тому и погрозил пальцем:
– Брось перо!
И тот бросил его, точно перо было пропитано ядом.
– На чем остановился, Гришка? – спросил у писаря Антон.
– Н-на том, что девок боярина Шереметева для потехи Басмановым отдать, – заикаясь промолвил писарь, – а тот, – он кивнул на измученного заключенного, – г-говрит: откуплюсь, мол…
– Этот листок в огонь брось или буквы вымарай, – приказал Антон. – Или кляксу поставь, понял?
– Ага, – кивнул Гришка.
– И не бери более перышка своего, – сладко вымолвил Кабанин, – пока мы тебе не скажем. А то я сам возьму перышко это и тебе его туда засуну, откуда ни один лекарь не вытащит!
Писарь оторопел и затих. Кураев вновь устремил взгляд на мученика-боярина.
– А что про тебя сказать? – обратился он к Шереметеву. – Когда тебя в живых не будет?
Тот едва держал голову.
– Скажи, что сознался я. Во всем сознался. Что Старицкого хвалил. И убей немедля.
– Где схоронил ты свое сокровище? – спросил Кабанин.
Но глаза измученного пыткой боярина смотрели только на Антона Кураева.
– Обещай мне, Антон…
Кураев мучился сомнениями.
– Обещай, и сам себе царем станешь!
– Да пообещай же ты ему! – взорвался палач Кабанин.
– А вдруг не получится? – спросил Антон.
Кабанин даже кулаки сжал:
– Ну?!
Но Кураев даже не услышал палача.
– Вдруг не смогу уговорить царя-батюшку?
– А ты смоги. Поклянись, Антон, жизнью своей и своих потомков, что выполнишь мою волю, – прошептал Шереметев. – Среди тех сокровищ корона последнего византийского императора имеется, Константина, ее турки в Константинополе взяли более века назад, а потом она в Крым попала… Украшения императриц есть… – голос его срывался. – Много там чего еще! Не тяни только… Коли Иван заявится, худо будет.
– Хорошо, – кивнул Антон. – Клянусь тебе. И помни, не со зла я сказал про ту порку. По глупости… Веришь?
– Верю. Так что, договор у нас?
– Договор, – кивнул Кураев.
– Есть у меня имение под Тверью, а там есть заброшенный колодец, камнями он завален, потому что слух пущен, будто мертвецы там схоронены. Там оно, сокровище, в двух сундуках лежит. Золото и самоцветы, не счесть их! А теперь выполни то, что обещал! Убей и спаси.
– Стало быть, готов?
– Готов, – прошептал тот.
– Тогда прощай, пресветлый боярин.
Антон Кураев взглянул на своего подручного палача.
– Делай, – кивнул он.
Кабанин подошел к несчастному Шереметеву и широченной пятерней закрыл ему и нос, и рот. Как ни был силен духом боярин, но задергался, забился, и скоро глаза его, до того раскрытые широко, погасли.
И только потом оба – и Кураев, и Кабанин – направились к писарю. А на того страшно было смотреть! Он дрожал, как осиновый лист, не зная, кого бояться больше: царя или двух палачей-заговорщиков.
– Ты вот что, Гриша, – тихо сказал Кураев, – ты не бойся…
