– И когда едете? – поинтересовался мой брат.
– А вот сейчас выпьем водки, отужинаем и поедем.
– Да неужто?! – не выдержал стоявший в дверях Прохор. – На ночь-то глядя? Да в пургу? В своем ли вы уме, Петр Ильич? – возмутился старик. – Иван Ильич, вы хоть ему скажите! Брат он вам или дядька из Костромы?
– Ему скажешь! – разливая водку, кивнул мой брат на меня: – Он – старший! Да к тому же сыщик.
– За иными старшими глаз да глаз нужен, – посетовал наш слуга. – Знавал я одну семью, Никодимовых, младший – токарь, а старший – запойный.
– Даже слушать этого не хочу! – теперь уже возмутился я.
Степан не смог скрыть улыбки. Прохор отмахнулся:
– Сейчас хоть самовар принесу! – он потопал на кухню. – Чаю попьете как следует. На дорожку! Старший…
– Так необходимо ехать именно сегодня? – спросил Иван, поднимая рюмку.
– Когда на рыбалке клюет не переставая, разве бросишь удочку и пойдешь семечки грызть?
– Все ясно, – кивнул Иван.
Телеграмма от майора Жабникова, настигшая меня в Самаре, заставила бросить все, сесть на поезд и устремиться в Семиярск. Уже в полночь наш поезд отошел от станции и, медленно набирая скорость, полетел на северо-восток.
3
– Ну-с, Семен Семенович, я весь внимание, – утром следующего дня требовательно сказал я, сидя напротив майора местного сыска.
Прямо с вокзала мы поспешили в полицейское управление, по которому сейчас в заляпанных фартуках бродили маляры, забеливая залатанные строителями бреши после взрыва.
– Этот Треглядов, Никанор, секретарь губернатора Барбарыкина, по всему был нечист на руку. Я же вам говорил, что у Кабанина всюду глаза и уши. Вот этот Треглядов и приглядывал за своим высоким начальником, благо, документики все через него проходили, и докладывал на сторону.
– Неужто и такое могло быть?
– Еще как могло! А почему нет? – удивился Жабников. – За царями шпионят и за границу докладывают, а тут – губернатор!
– Так то немецкая и английская разведки! За ними традиция!
– И Дармидонту Михайловичу палец в рот не клади. Начисто откусит!
– Вот и удивляюсь такому факту, Семен Семенович. Так как вычислили связь этого секретаря с Кабаниным?
– У Треглядова на счету в банке оказалось слишком много денег. Полмиллиона!
– Ого! – воскликнул я.
– Вот вам и ого. А тут и шепнули нам доброхоты, что не просто так эти денежки появились на счету у секретаря. Под полом у Треглядова мы нашли письмо Кабанина, его долговую расписку. Гарантийное письмо! Не уничтожил его Треглядов, хранил. Барбарыкин сейчас рвет и мечет! Во всех видит предателей. От него чиновники шарахаются, как от Зевса-громовержца. Но о секретаре-доносчике не знали ни Нытин, ни другие купленные Дармидонтом Кабаниным чиновники. Тайный агент! Его нашли в петле в своей квартире, да только соседи по доходному дому видели, как прежде у подъезда остановился экипаж. Приезжали двое. Один с бородкой, на чиновника похож, другой с окладистой бородой, чистый извозчик. Оба вошли в подъезд. Консьержу сказали: повестка из суда. Второй хромал…
Я даже хлопнул ладонью по столу:
– Пузанько и Штрило?!
– Они самые, – кивнул Жабников. – Борцы за народное счастье. Один Пузанько бы не справился с секретарем, тут извозчик понадобился! И судили они его по-своему, и приговорили. Чтобы лишнего не сболтнул. Но это еще не все. Мы тут после откровений Быка Мироныча все архивы перевернули, искали ниточки, ведущие к двум революционерам. Сотни проходимцев пришлось сопоставить! И нашли их, – Жабников придвинул к себе папку, развязал тесемки, открыл и повернул и подвинул ко мне. – За день до смерти Треглядова нашли, можете себе представить? – Я уже смотрел на две арестантские физиономии, на их биографии. – Убийства, каторга, снова убийства, и снова каторга. Штрило – просто бандит с большой дороги, хромой от рождения, а Пузанько, – его настоящая фамилия Сукин, можете себе представить? – идейный бандит, как и все революционеры. И вот у этого самого бандита под Семиярском, в Щуковке, имеется матушка, которую он время от времени навещает.
– Так что, Семен Семенович, караулите подлеца?
– Караулим. Соседка Зинаиды Матвеевны Сукиной – Пелагея Митина – сказала, что, странное дело, у ее соседки в спаленке то красные задергушки, а то синие. Спросила, та говорит – стираю, мол. Да неспроста они меняются, вот в чем дело.
– Опознавательный знак?
– Верно, – кивнул Жабников. – Когда красные задергушки – сразу гости. День-два – и приезжают.
– Красные, стало быть, что-то нужно Сукиной? Знак тревоги, что ли?
– Именно. Гость стучит – хозяйка мигает три раза керосинкой.
