Громко я стала читать молитву, Как меня маленькую учили, Чтобы мне страшное не приснилось, Чтоб в нашем доме бед не бывало. Только я молвила: «Ты Хранитель!» — Вижу – в руках старика белеет Что-то, и сердце мое застыло… Вынес моряк того, кто правил Самой веселой, крылатой яхтой, И положил на черные камни. Долго я верить себе не смела, Пальцы кусала, чтобы очнуться: Смуглый и ласковый мой царевич Тихо лежал и глядел на небо. Эти глаза, зеленее моря И кипарисов наших темнее, — Видела я, как они погасли… Лучше бы мне родиться слепою. Он застонал и невнятно крикнул: «Ласточка, ласточка, как мне больно!» Верно, я птицей ему показалась. В сумерки я домой вернулась. В комнате темной было тихо, И над лампадкой стоял высокий, Узкий малиновый огонечек. «Не приходил за тобой царевич, — Лена сказала, шаги услышав, — Я прождала его до вечерни И посылала детей на пристань». «Он никогда не придет за мною, Он никогда не вернется, Лена. Умер сегодня мой царевич». Долго и часто сестра крестилась; Вся повернувшись к стене, молчала. Я догадалась, что Лена плачет. Слышала я – над царевичем пели: «Христос воскресе из мертвых», — И несказанным светом сияла Круглая церковь. Июль-октябрь 1914, Слепнево – Царское Село
