«Уверяю, это не ново… Вы дитя, синьор Казанова…» На Исакьевской ровно в шесть…» «Как-нибудь побредем по мраку Мы отсюда еще в «Собаку»…»[34] Вы отсюда куда?» — «Бог весть!» Санчо Пансы и Дон-Кихоты И, увы, содомские Лоты?[35] Смертоносный пробуют сок. Афродиты возникли из пены, Шевельнулись в стекле Елены, И безумья близится срок. И опять из Фонтанного грота?[36], Где любовная стонет дремота, Через призрачные ворота И мохнатый и рыжий кто-то Козлоногую приволок. Всех наряднее и всех выше, Хоть не видит она и не слышит — Не клянет, не молит, не дышит, Голова Madame de Lamballe. А смиренница и красотка, Ты, что козью пляшешь чечетку, Снова гулишь томно и кротко: «Que me veut mon Prince Carnaval?»[37] И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется Она же (а может быть – ее тень):
Как копытца, топочут сапожки, Как бубенчик, звенят сережки, В бледных локонах злые рожки, Окаянной пляской пьяна, — Словно с вазы чернофигурной, Прибежала к волне лазурной Так парадно обнажена. А за ней в шинели и в каске Ты, вошедший сюда без маски, Ты, Иванушка древней сказки, Что тебя сегодня томит?