Моя Индиго, она научила меня дыхательным упражнениям для проветривания ума. Она все твердила, что я красавица, каждый раз, когда мы встречались, сжимая мои запястья и поглаживая мои руки до самых плеч и шеи. «Посмотри на себя, — говорила она. — Посмотри, какая ты красавица».
Я поняла, что все время оставалась лишь знакомой для Индиго, свидетельницей событий в ее жизни, в то время как сама находилась в гуще собственных страданий, радости, расточительства и неумеренности. Ее жизнь была выстроена, как архитектурное сооружение, элегантное и остроугольное, залюбоваться можно, а моя — это хаос, жидкая и вязкая сборная солянка ингредиентов, чувств и эмоций, где слишком много соли и специй, слишком много озабоченности, которой словно бы заляпаны все мои футболки. Но пробовали ли вы ее на вкус? Пробовали? Она восхитительна.
У Индиго зазвонил телефон.
— Я должна ответить, это мой адвокат.
И, прежде чем выйти из дворика, она вручила мне ребенка, не спрашивая, не против ли я. Честно говоря, это было грубо. И так не похоже на знакомую мне Индиго. Вот, подержи-ка это создание, которое ты даже толком не знаешь. Но я взяла его на руки, позволила играть со своими волосами и непроизвольно стала изображать для него звуки поцелуев. Вспомнив о своей племяннице в Нью-Гэмпшире, которая была при смерти и которая никогда полностью не приходила в сознание, я подавила всхлип. Эффи был чудесный, прелестный ребенок. У бедняжки Сигрид так и не появилась возможность продемонстрировать нам свои шалости. Уверена, они были бы отличными.
— Как же тебя не любить, Эффи? Кто бы не захотел провести с тобой каждую минуту своей жизни?
Он коснулся моего лица, щек, губ, подбородка, агукая и смеясь.
— Какой негодяй смог тебя бросить, Эффи?
Он склонил головку набок, и я, не в силах бороться, с нежностью прижала его к себе.
К столу подошла Индиго: ее платье сверкало, грудь вздымалась.
— Ну что, насколько богатой ты будешь? — спросила я.
— Я уже была богата, когда выходила замуж. Теперь вопрос в том, как такой и остаться, — ответила она.
Вдруг она пришла в себя, ужаснувшись собственным словам.
Она вдохнула воздух откуда-то из самой глубины, пытаясь найти и наконец найдя неуловимую субстанцию — сердцевину самой себя.
— Это все ради Эффи, не ради меня. Если отец смог так легко бросить его сейчас, кто знает, захочет ли он заботиться о нем в будущем.
Она забрала у меня Эффи. Пока, Эффи, я так и не успела толком с тобой познакомиться.
— Мне плевать на деньги. Ты же знаешь, что мне всегда было на них плевать, правда?
Я кивнула.
— Я любила его. Он был умен и успешен, так красив, до неприличия. Он меня ужасно избаловал, держал меня за руку, с ним я кончала. Он делал все, что только можно захотеть от мужчины. Хотя он не был остроумным. В нашей паре остроумной была я, представляешь себе? Я же вообще не такая.
— Да, ты не такая, — согласилась я.
— Абсолютно. Так что представь себе, какой он зануда.
— Ты бы не захотела провести всю жизнь с занудой, — сказала я.
— Но я хотела, — ответила она, — честное слово.
Наконец мы принялись допивать чай, уже остывший и утративший вкус, но дающий заряд кофеина. Индиго вытащила маленькую бутылочку из кошелька и выдавила несколько капель жидкости в чай.
— Делаю чистку, — пояснила она. — Хочу, чтобы исчезли все токсины.
— Я тоже. Дай мне чуть-чуть.
Она выдавила еще несколько капель мне в чашку. Мы обе сделали по глотку и сидели, очищаясь.
— Как ты вообще? — спросила она.
— Как обычно. Кроме того, что мне уже сорок.
— Не может быть.
— Время не остановишь.
Больше я не рассказала ей ни о чем, что происходило в моей жизни. Ни о свиданиях, на которые ходила, ни о работе, которую ненавидела, каждый день пребывания на которой разрушал мою душу, ни о том, какой грустный голос у брата в трубке в последнее время, ни о том, как я слишком часто думала о своем умершем отце или как скучала по матери, которая уже ни за что не вернется в Нью-Йорк. Вроде бы и стоило рассказать ей обо всем этом, но показалось правильным хоть на секунду оставить мысли о собственном дерьме, и мне не хотелось ее утомлять. Если бы я рассказала ей обо всех этих маленьких трагедиях, они существовали бы в еще одном царстве — царстве Индиго. Но сегодняшний день был посвящен не мне, а ей.
Вместо этого я рассказала ей о выставке, которую недавно посещала в небольшой галерее в Челси. Картины отличались грубоватой красотой. Цвета казались природными. Художник, написавший их, родился и вырос в Луизиане, жил на ферме с семьей и изображал окрестные болота. Я уловила посыл
