чистой палуба! В два счёта всё встало на свои места, а сами матросы нарядились в парадную форму — по данным капитана, до дому они доберутся не позже чем через каких-то семь часов! Нужно было ещё приготовить подарки своим родным — у кока в кармане оказались семена необычных растений, которые он собрал на чужих берегах, первый помощник капитана соскрёб с якоря налипшие лишние ракушки. Штурман вымел из шлюпки чужеземный песок и положил его в футляр от компаса — что это должно было означать, непонятно. Один матрос снял кроссовку прямо с ноги Эдвина — на память. А вперёдсмотрящий забрался на мачту и начал фотографировать чаек — он каждый раз привозил своей маме их фотопортреты. Остальные ограничились тем, что привели себя в порядок, почистили зубы, вымыли за ушами.
— Почта за бортом! — вдруг крикнул сверху вперёдсмотрящий. Прямо по курсу к кораблю приближалась закупоренная бутылка с письмом.
Старая история
Рыжая Эльза почти поправилась. Сыпь пропала, веснушки вернулись на свои места, коленки перестало саднить. Никто, глядя на девочку, не мог бы сказать, что ещё недавно у неё были опухшие глаза. Словом, она выздоровела, только говорила очень тихо и настроение было такое, что… Оно куда-то пропало. Эльзе ничего не хотелось — ни гулять, ни читать словарь, ни гладить по спине Кулик-Сороку. Она даже забыла, что каждый вечер должна зажигать фонарь. К счастью, кроме неё на маяке было много людей, и уж об этом-то они позаботиться могли.
— Давай поговорим, — однажды сказала Марта. Она пришла к Эльзе, легла рядом с ней на кровать. Девочка повернулась к ней и ничего не сказала.
— Я твоя мама. А Марк-Филипп — твой брат.
— Мама? Брат? А Эдвин? — спросила Эльза и сама не заметила, что по её лицу покатились слёзы. Они были не очень горячими — обыкновенными, солёными.
— Это было давно, ты только что родилась. К берегу пристал корабль с чёрным флагом, там заболел матрос, и капитан попросил помощи. А я умею перевязывать голову, определять, болит ли желудок, делать уколы. Пришлось отправиться посмотреть больного. За мной увязался Марк-Филипп. Ему было столько же лет, сколько тебе сейчас. Вот он. — И Марта показала ей ту самую фотографию, где Эдвин держит на руках маленькую Эльзу. — Марк-Филипп подумал, что на корабле наверняка найдётся что-нибудь волшебное. Ты же тоже хочешь увидеть что-нибудь такое, да?
— Пармезан? — спросила Эльза.
— Это были пираты. Никто на корабле не болел. Им просто надо было, чтобы кто-то готовил для них, ждал на берегу, прибирался в их секретном убежище. Как только мы с Марком попали на судно, они подняли якорь и отчалили.
— Отчалили? — сказала рыжая Эльза. Вот уже три минуты она слушала, а если говорила, то могла только задавать вопросы. Так её удивлял рассказ Марты.
— Мы не могли выбраться из плена девять лет. Я знаю, что Эдвин хотел нас освободить, но ты заболела, как только увидела пиратов. Он не мог оставить тебя одну. Но теперь всё хорошо. Мы смогли убежать. Теперь будем снова вместе. Только я не понимаю: где Эдвин?
— А маяк? — спросила Эльза. — Не погас?
Новый словарь
— Смотри, — сказала Марта Эльзе, достала из сумки тетрадь, ручку и что-то написала. — Я знаю, ты любишь словарь. Я тебе сделала новый, поменьше. Это простые слова, всего два. Жаль, что ты не можешь их сказать.
Марта ушла, Эльза заглянула в тетрадь, позвала Кулик-Сороку и пошла на улицу. Она села на деревянные мостки и стала смотреть на море. Волк улёгся рядом. Она думала обо всех событиях последних дней — о том, что у неё вдруг появились мама и брат, что Капоряк-мл. никак не успокоится и зовёт её на зарядку и призывает практиковать профилактическое отключение, как он говорит. И о том, что Эдвина всё нет и нет.
— Скажи мне, Кулик-Сорока, сколько же надо глаз?
Волк ничего не ответил, только положил голову ей на колени.
— Раньше я смотрела на Эдвина и маяк, — сказала она, — и ещё на тебя. Потом папа уехал, и я закрыла один глаз. Теперь у нас на маяке живёт Боря, Марк-Филипп, Марта. Это не считая нас. Ладно ещё — только что уехал полный экипаж «Кормача». Сколько надо глаз? Ты не знаешь? Эдвин смог бы объяснить.
