лежала с закрытыми глазами и часто-часто дышала. Но самое поразительное состояло в том, что к израненному боку жался совершенно черный ворчащий комок шерсти.
Хатак, Батор, Хват, Ярик, прибежавшие вслед за мной Соле, Вика, Крук… никто не знал что сказать, а тем более сделать! Так и стояли в полной тишине.
— Мадам — тихо позвал я — Мадам, девочка моя.
И она меня услышала! Открыв глаза, она сфокусировала на мне мутный взгляд, а потом тихо заскулила и несколько раз дернула хвостом — узнала.
— Воды!!! — я не глядя протянул руку назад и кто-то проворно сунул мне фляжку. Подсунув ладонь черпачком под нос Мадам я лил туда воду, а она жадно лакала. Сколько ее мучила жажда, я не знаю, но думаю не один день. Наконец немного утолив ее, Мадам уронила голову мне прямо на ладонь. Я гладил ее, первый раз, за все-то время, что она была подле меня, а она тихо поскуливала. Словно жалилась мне на жестокий мир, который обошелся с ней так несправедливо.
— Как же так, Мадам? Как же так? — приговаривал я, гладя ее — Как же так?!
Казалось, время замерло, я не слышал, как рыдает в голос Соле, как всхлипывает, стесняясь своих слез Ярик, я не чувствовал собственных слез, медленно текущих по щекам. Вдруг, Мадам открыла глаза, и совершенно ясным взором посмотрела на меня, казалось заглянув прямо в душу, а потом собравшись с силами приподнялась на дрожащих передних лапах и носом несколько раз подтолкнула ко мне своего щенка, мол, возьми его, доверяю только тебе.
— Я понял тебя, моя девочка, я понял!
Еще раз, вяло шевельнув хвостом, Мадам лизнула мою ладонь и уронила голову на землю. Устало закрыв глаза, она исторгла долгий и облегченный вздох…
Я сидел и смотрел на отмучившуюся собаку и думал, какой же страшной силой бывает материнский инстинкт. Поняв, что умирает, Мадам изо всех последних сил стремилась туда, где только и могли помочь ее потомству выжить. В то единственное место, где живут странные двуногие создания, которые были так добры к ее предыдущим детям, и которые не обижали и ее.
— Судя по ранам — тихо бубнил сзади голос Хатака — это либо молодая рысь, либо молодая росомаха. Дней десять-двенадцать назад. Мы можем пройти по следу, но я и так скажу, последние дня три она уже ползла…
Да, мудрый Хатак, нет оснований не верить такому специалисту как ты, но и я кое-что знаю. Ползла она именно ко мне.
— Я не хочу, чтобы тело Мадам ели черви и терзали падальщики — глухо проговорил я. — Я хочу возложить ее на костер. Так отправляют в последний путь истинных героев. Чтобы светлая душа вознеслась с дымом сразу в небо, и попала к своему собачьему богу. Пусть там ей будет хорошо.
— Крук, Яр, вы слышите?
— Да, Великий шаман. Мы слышим, говори, что делать.
— Соберите много сухих сосновых дров, сложите их в кучу, полейте смолой. Пусть погребальный костер будет большим и жарким. Вечером мы возложим на него Мадам и отправим ее в Поля Вечной Охоты…
Бросив еще один взгляд на собаку и тихо прошептав "ах Мадам, Мадам" я протянул руку к продолжавшему грозно ворчать черному комку.
— Ну, здравствуй зверь невиданный! Ай! ЕЕЕ! — белоснежные мелкие, но острые как иглы зубы тут же прошили мою ладонь. — У-у-у, зверюга! Ай!!!
Так у меня появился — Зверь!
Да-а, уж! Намучался я со своим Зверем знатно. Самой большой проблемой было то, что он еще не перешел на другую пищу, кроме мамкиного молока. А с молоком у Мадам по понятным причинам было совсем плохо. Что делать, чем кормить, как? Многократно перетряхнув свои, слава богу, улучшившиеся воспоминания, я понял, что трудно вспомнить то, что и раньше плохо знал. Единственное, что вспомнилось, это кормить жеванным мясом и пробовать поить мясным бульоном.
Но сказать гораздо проще, чем сделать. Я жевал мясо как вареное, так и сырое, рыбу, птицу. Кунал мордочку щенка в бульон. Зверь давился, срыгивал, скулил и кусался, и снова срыгивал. Все дружно сочувствовали, а девчонки еще и слезы частенько пускали. Да я и сам… комок в горле так и стоял, глядя как мучается мой щенок. Его мать дала ему шанс — говорил я сам себе и другим — он им воспользуется, или умрет!
И все-таки, в один прекрасный день, мой Зверь начал есть! Уж не знаю, что послужило тому причиной. То ли голод окончательно достал и маленький организм понял, или непривычная еда или смерть, то ли уже пришел срок и так переходить на жесткую пищу, а может и то и то, но Зверь, наконец-то, начал глотать. Так и пошло, я жую — он глотает, я жую — он глотает, право слово — как птицы какие-то. А потом я понял, что имя Зверь конечно правильное, брутальное, и все такое прочее, но прозвище — Хвост, тоже было бы в тему. Куда я, туда он. Мои руки — самые правильные. Моя запазуха — самая теплая. Мои ноги — самые правильные ноги, в которых необходимо постоянно путаться. Спать только под боком, а еще лучше на мне, ну в самом крайнем случае, о как жесток этот мир, рядом со мной. Брать еду только у меня. Мои тапки самые вкусные… и так далее и тому подобное. С возрастом он, конечно, многое пересмотрел в своих привычках, но забегая чуть вперед скажу, вырос он в огромного, умного, сильного, быстрого и ловкого зверя. Все племя — это его стая.
