Тогда мало кто это слово знал, а в милиции вовсе не знали и думали, что это сродни нашему слову, ну типа, «блядство». На последних страницах пошли девушки с голым торсом. Уже веселее. Почти всем райотделом перевернули последнюю страницу.
Порнографии, в понятном всем виде, не было. Перелистали еще раз. Не появилась. Стали чесать репу. Рапорт есть. Зарегистрирован. Обыск был? Был. Инженер в камере. Законных десять суток есть. Значит так: инженер пускай сидит пока. Необходимо сдать журнал на экспертизу, а заодно текст с английского перевести, вдруг там что написано о запретном.
Начать решили с перевода. Самого переводчика нашли быстро. Университет поделился, выделил с кафедры иностранных языков какого-то аспиранта. Образ типичный. Два метра роста, килограммов пятьдесят веса. Брюки по щиколотку, носки, сандалии и клетчатая рубашка. Если применить женский оценочный термин «ноги от ушей». Ну чистый Паганель. И очки круглые.
Притащили в райотдел. Сунули журнал. Зачитался. Э, нет, говорим, ты давай, для общества, вслух.
Следователь, ответственный за упекание инженера в тюрьму, всех от переводчика отогнал. Надо оформлять процессуально. Кликнул машинистку.
Девочка-лютик, только-только распустившийся. Третий день на работе. Стесняется собственной тени. Вся в красивом черном платье. Забрали ее из машбюро, посадили за машинку в кабинете следователя. Паганель сел на стул рядом. Взял журнал, поправил очки. Стал переводить вслух.
В кабинете повисла тишина. На пятой минуте Паганель заерзал ногами. Скрестил. Стал перекидывать ногу за ногу. Машинистка вся в черном платье постепенно меняла цвет лица с бледно-здорового на алое. Красное и черное. Получалось красиво — по Стендалю.
Понятные всем понятия переводились весьма завуалировано. По тексту примерно следующее: «Она расстегнула ему джинсы и сжала ладошкой его флагшток, который моментально затвердел и принял вертикальное положение». Вот так значит. Флагшток, бля. Как его к порнографии привязать? Ну ладно. Подмена понятий если заставляла задуматься следователя о правильной квалификации, то присутствующих это не особо волновало. Главное им было понятно.
Аудитория жаждала продолжения. Амплитуда перекидывания ног Паганеля зашкаливала… Голос охрип. Перевод из автоматического становился художественным и приобрел выражение. Машинистка тяжело дышала. Присутствующие старались не дышать. На вновь подтягивающихся шикали. Тот еще спектакль.
Перевод занял четыре печатных листа. Поэтому было два акта, между которыми, понятное дело, антракт.
В отличии от театральных антрактов, количество зрителей (слушателей) во втором акте увеличилось. Работа в следотделе парализовалась полностью. После антракта — декорации те же. Переводчик в той же позе, ноги скрещены намертво. Сюжет снова зачаровал.
По окончании перевода атмосфера была впечатляющая. Любой маститый режиссер от зависти непременно должен был лопнуть. Естественно — овации на «бис» были мысленные…
Мужская часть покидала зал, пятясь спиной. Переводчик со стула долго не вставал и позу не менял. Машинистка прикидывала, работать ей дальше на такой захватывающей работе или на следующем листе отстучать заявление об уходе. Жизнь налаживалась.
Как и следовало ожидать, возник спрос на произведение. Копия на вес виски. Спрос родил предложение. Следующий день машбюро в полном составе штамповало копии. Не обделили никого. ППСники распространяли по своим каналам, Бэхи по своим. В общем, тираж разошелся на «ура».
Инженера не посадили, но с работы, по представлению, уволили. А нехер, сука, порнографию распространять.
Криво деланный наркоман
Я весело подхожу к самому серьезному делу. Думаю, поэтому у меня еще не было инфаркта.
Судите сами: как можно серьезно относиться к тому, что жарким днем, точнее вечером, после 20 часов, в глуховатом углу удаленного на 30 км от Харькова населенного пункта, мама оправила сына к соседке за петрушкой для уже стынущего на столе борща.
Сын, что называется, в «трусах и шляпе» (в нашем случае в трусах и сланцах) выскочил из дома и… исчез. Это с учетом того, что петрушка росла в доме у соседей через дорогу.
Через несколько часов маме, в безумстве мечущейся по дому и так и не притронувшейся к борщу, как говорят, в телефонном режиме с элементами вежливости сообщили, что сын ее задержан милицией. Задержан в самом сердце мегаполиса с наркотиками в трусах (поели борща). Мистика. Какая-то.
Мама — со своим материнским инстинктом — спасать чадо. В милиции против спасения не возражали. Однако таких денег у мамы не было.
В общем, заключил я с мамой соглашение за треть милицейского запроса, и «вошел в дело».
В силу внешней убогости и ярко выраженного испуга «наркомана» никто адвоката «со стороны» не ожидал. Следствие было неприятно шокировано. Но марку держало. Наркомана, сука, поймали, город очистили и все тут. Будем, говорят, арестовывать, чтобы неповадно было. Неповадно, что, спрашиваю. С
