Осторожно – желтый! (очевидец Наталья Васильева)
И все-таки восприятие цвета очень личное. Берем красный цвет. Для одних это весна-красна и Красная площадь с парадами, для других – кровь и боль. Вот я, к примеру, не переношу желтый. Для меня он не цыплячий пух или венок из одуванчиков, а ужас и погибель. Рассказать, почему? Извольте.
Было это в семидесятых. На летние каникулы меня к бабке в Ленобласть отправили. На бывшие торфяники. После войны там вербованные – в основном, женщины – торф добывали. Потом, кто смог, тот разъехался по городам и весям, а в бывших бараках доживали свой век старухи. Гиблое там, надо сказать, место… Но это другая история. Поболтавшись по поселку день другой, я понял, что каникулы загублены. Не было ничего – даже клуба. Вся связь с большой землей – автолавка два раза в неделю и узкоколейка с «кукушкой». На поезд одному нельзя, а бабка Лера от своего огорода – никуда. В лес опасно, вокруг болота. В общем, тоска и уныние. Даже телевизор на три барака один – у бабы Мани, которую остальные старухи окрестили «тульским самоваром» за шарообразное тело на тонких кривых ногах. Маню считали гордячкой и не любили, она отвечала взаимностью, так что смотреть телик нам не светило.
Нам – это мне и ребятам. Парней моего возраста в поселке было мало. Так что пришлось всем если не подружиться, то хотя бы сбиться в стаю. До обеда мы ишачили у родни на грядках, потом собирались на задах, гоняли по пустырю мяч, играли в «картошку» и «вышибалу». А как начинало смеркаться, усаживались под кривой березой и травили байки. Обычно страшилки. Как-то раз рыжий Витька заявил, что все это фигня для малолеток. Они в прошлом году Пиковую Даму в пионерлагере вызывали и обломились. Вместо монстра после полуночи в палату Светка-вожатая ввалилась, заорала про пожарную безопасность и отобрала свечи. Потом неделю в столовой тарелки пришлось мыть. А вот вчера его бабка, мол, после стопарика беленькой настоящий жутик рассказала.
Двадцать лет назад жила здесь тетка. Типа местной дурочки. Ходила в желтом, поэтому прозвали ее Желтухой. Тогда детей в поселке еще много было, и они эту тетку изводили почем зря. Однажды напугали ее так, что загнали в лес. Дурочка там заблудилась и то ли с голоду померла, то ли в болоте утопла. Говорят, что она в лесное чудище превратилась. В полнолуние выходит на опушку – вся в желтом и сама желтая – и если встретит малолетку, то ему не жить.
Мы над Витькой посмеялись. Кто ночью в болота по своей воле попрется? Он спорить стал. В общем, в полнолуние он, я и Мишка колпинский собрались на Желтуху смотреть. Правда, как до дела дошло, Мишку тетка поймала и не отпустила, а я сам заробел. Так что Витька один в лес отправился. Упрямый был.
Видел ли он чудовище? Врать не стану. Только домой не вернулся. Нашли его через двое суток. Менты из Центрального с собакой. Мертвого нашли. Сказали его бабке, что малец болотного газа надышался, оттого и помер. Все поверили, а мы нет. Была там одна деталька… Рука у Витька тряпкой замотана была. И тряпка та – кусок ярко-желтого бабьего платка.
Вот он какой – наш желтый!
Лизун (очевидец Олег Титов)
Лизун жил за шкафом. За огромным черным сервантом, у которого стояла Лешкина кровать. На серванте стояла фотография бабушки – они с дедушкой, еще совсем молодые, сидели на лавочке и улыбались. Он держал ее за руку.
Шкаф был неподъемный. Лешка попытался его сдвинуть, чтобы отыскать жилище Лизуна или его норку, но не смог. Бабка застала за этим занятием, отругала и, больно взяв за ухо, вывела на участок, велев копать грядки.
Лешка привычно немного поплакал в сарае, вспоминая маму, как она обнимала его и чесала затылок у самой шеи, зная, что так ему очень нравится. Но мамы не было, вот уже полгода как не было, а отец пропадал на заработках и приезжал раз в неделю. На попытки Лешки поиграть с ним рассеянно соглашался, минут десять играл в шахматы или бадминтон, но потом срочно что-то вспоминал, бежал в дом, или на огород, или начинал ковыряться в телефоне.
И тут вдруг за шкафом начало что-то иногда шебуршиться по ночам. И бабушка сказала, что это Лизун. Лешка испугался было, но бабка сказала, что Лизун не злой.
– Нашкодить может, конечно, – сказала она. – Нонче тихо сидит, а в прошлый год, бывало, чашку скинет со стола или мух в чайник накидает.
– А как он выглядит? – спросил Лешка.
– Никто его не видел, – говорила бабушка, странно поглаживая руку. – Говорят, на кошку похож. Он выходит, когда все спят, бродит по дому.
