– Эй, браток, ну-ка встань-ка, когда с тобой разговаривает майор милиции! – грозно сказал он, раскатывая «р», как Высоцкий в фильме «Место встречи изменить нельзя». Иван Гаврилович даже преобразился, войдя в образ защитника закона и порядка. «Браток» удивленно вскинул брови, намереваясь что- то ответить, но Иван Гаврилович был в ударе и рта ему раскрыть не дал: – Р-руки на стол! Бугай такой, а бандитизмом промышляешь! На пашню бы шел, хлеб выращивал, сельское хозяйство поднимал. И не балуй у меня, – участковый звякнул наручниками, – а то живо закую – и в каталажку! Сидел уже небось в обезьяннике? Вот и еще посидишь. Короче, слушай сюда, мордоворот. Это ребята мои, а ты иди ищи себе другую кормушку. Ты от кого? Чьих будешь? Подосена или Якутенка? Нет? Сам по себе, шпана районная?
Лысый поднялся, достал что-то из заднего кармана джинсов и показал Ивану Гавриловичу со словами:
– Я Степашина буду, Сергея Вадимовича, Министерства внутренних дел.
Участковый, не понимая, смотрел на разворот красной книжицы, а лысый продолжал:
– Ты, участковый, не туда сунулся. Ты бы шел к себе в каморку пьянчужек обирать. Еще увижу – пойдешь в тюрьму. Не умеешь – не берись, на вот тебе, – лысый сунул в раскрытый рот Ивана Гавриловича стодолларовую купюру. – И стой смирно, когда с тобой разговаривает сотрудник отдела по борьбе с экономическими преступлениями, взяточник хренов!
Иван Гаврилович часто дышал носом, не в силах достать изо рта банкноту.
А вечером супруга вызвала домой «скорую», и увезли Ивана Гавриловича в первую клиническую с инфарктом, где он и скончался, сжимая в ладони сто долларов, которые нашли у него санитары, кое-как разжав пальцы окоченевшей руки. Купили на них спирта и закуски да отпраздновали наступающий день авиации в помещении морга, так как служили срочную в авиаполку.
Но превратности судьбы не оставили Витю с Лехой и в дальнейшем. Леха часто размышлял о судьбе российской валюты, убирая пачки денег, превращенные из долларов в рубли для оплаты невзрачным поставщикам нержавеющего сырья:
– Нестабильная у нас экономика. Чуть что – и кранты рублю. Ты как думаешь. Вить?
Витя в экономике мало что смыслил, поэтому успокаивал нервного товарища цитатами из теленовостей:
– Вчера Кириенко выступал. Говорил, что все стабильно, доллар не превысит в этом году отметку в шесть пятьдесят. Кириенко же не будет врать, умный, премьер-министр. А еще сам Борис Николаевич выступал. Отрезал прямо: мол, девальвации не будет! Вчера и сказал, в четверг. Неужели президенту не верить? Если ему не верить, то кому тогда?
– Богу, – съязвил Леха. – Всё, пошли домой, пятница.
Леха на днях купил трехлетнюю «восьмерку» нежно-голубого цвета и очень ею гордился. Витя ездил на служебном «сапоге». На неделе «Красный металл» под руководством Геннадия Николаевича переслал им крупную сумму в валюте из своего офшора на Кипре, деньги они поменяли на рубли, закрыли в сейфе. На свою премию Леха и приобрел голубую мечту. На понедельник намечалась крупная сделка с пороховым заводом, госпредприятие валюту в оплату не принимало.
А как раз в понедельник и случился дефолт. Витя не верил, думал, что ерунда, но поменял небольшую часть рублей на доллары, успел, пока не закрылись обменники. Однако во вторник все стало гораздо хуже, доллары не продавали, небольшие партии шли по тридцать рублей за зеленый, а тут еще пороховой завод отказался от сделки по старой цене.
– Всё, конец, – констатировал Витя.
Леха выжучил бутылку водки, сел в свою «восьмерку» и с залихватскими песнями катался по Перми, раздавая гаишникам, иногда его останавливающим, крупные купюры в рублях, выпивая с ними за упокой родимого дензнака. Благодаря российскому правительству их долг Геннадию Николаевичу за пару дней вырос до запредельных размеров. Витя взвесил варианты расплаты: даже если продать родительскую квартиру в панельке – не покроет и десяти процентов. Вновь, как после универа, подумал, не покончить ли ему счеты с такой жизнью, начал обдумывать способы суицида, хотя себя было неимоверно жалко.
В разгар этих метаний в дверь их маленького офиса зашел человек в черном кожаном плаще до пят, с красивой смоляной кудрявой шевелюрой и татарским лицом, испорченным с одной стороны шрамом. Прямо пират.
– Тут металл принимают в лом? – тихо и очень интеллигентно спросил он. Витя глянул в окно: человек приехал на длинной черной БМВ седьмой модели, на какой могли ездить только олигархи и бандиты.
– Да, – сглотнув ком ужаса, выдавил Витя: он еще не оправился от кошмара суицидных мыслей, а тут этот страшный человек.
– Миша, – человек дружелюбно протянул руку, по-хозяйски сел на стул, откинув полы кожаного плаща. – Дело к вам. У меня есть люди, у них металла горы: нержавейка, никель. Я даю контакты – вы мне откат. Хотите?
– Конечно. А почему к нам? Есть же более солидные фирмы…
– Вы обмануть не сможете. Потому что молодые, честные. Да? – Человек достал из кармана плаща черный пистолет и положил на стол.
– Да, – похолодевшими губами снова прошелестел Витя.
Миша оказался вполне добрым малым, пистолет вскоре исчез там, откуда появился, а из уст, немного подпорченных шрамом, полился бальзам, сказочный, как драгоценности пещеры Аладдина. Витя не верил своим ушам. Они спасены! Бывалый человек Миша, действительно бандит в прошлом,
