оказался кто-то иной, нежели Карл Ротенбергер, эти последствия удалось бы сгладить. Но немец, казалось, лишь поощрял подобные качества ученицы, не воспитывая никаких иных, кроме силы воли, гордости и послушания перед самим собой и Черной Розой. И Полина упивалась своей властью. А ведь именно власть ей давали ее новые способности.
Возможно, не все те, кто переживал унижения, способны, обретя силу, остаться самими собой, а не начать унижать других.
То, что она потеряла власть над Ярославом, сначала повергло девушку в отчаяние – ей казалось, что она потеряла нечто драгоценное, невероятно нужное, а после – в ярость. Холодную, расчетливую ярость, которую с трудом можно было прочитать по зеленым глазам Полины.
Однако Степан эту ярость прочел легко. За время их вынужденного сосуществования в роли учеников Ротенбергера он хорошо изучил Полину.
– Что случилось? – поймал он ее на улице, неподалеку от здания университета. В отличие от девушки Степан искал ту, которая может являться гипотетической Хранительницей одного из артефактов Славянской Тройки. Делал он это добросовестно, опасаясь наказания скорого на расправу Карла, но почему-то считал, что у них ничего не получится. Каждую из возможных кандидаток на роль Хранительницы немец проверял с помощью своих артефактов лично – это был трудоемкий и долгий процесс.
– Ничего, – отчеканила Полина.
– Врешь, – спокойно сказал Степа, откидывая со лба длинную светлую челку. И повторил, глядя в бледное и злое лицо девушки:
– Что произошло? Расскажи.
– Какая тебе разница?
– Значит, разница есть, – возразил парень.
– Придурок. Бесишь. Ты на машине? Отвези меня к Ольге, – вдруг приказала Полина, подумав, что только та сможет помочь ей сейчас.
– Для чего? – удивленно спросил Степан.
– Я сказала отвезти меня, а не спрашивать зачем! – выдохнула зло Полина. Степан раздражал ее. Он всегда ее раздражал: сначала в школе, когда издевался над ней, потом, будучи учеником Карла. Вшивков не оставлял ее в покое. Только его шутки стали иными – все-таки он чувствовал ее силу.
– Хочешь заказать еще один приворот? – усмехнулся вдруг парень. Он был в курсе многих дел Масловой. – Не надоело? Я, конечно, не слишком люблю Зарецкого, но не стоит играть с ним так. Ты его выпьешь, Поль.
– Не смей так меня называть, – проговорила она сквозь зубы.
Поля! Да как он смеет называть ее так! Как смеет разговаривать с ней и смотреть! Хотелось ударить его, но Полина сдерживалась.
– Я ведь прав? – поднял бровь Степа. – Он просто сойдет с ума. Тебе нужна безвольная игрушка?
– Мне нужно, чтобы ты заткнулся и отвез меня к Ольге, – прожигала его глазами девушка. Ее ярость начинала полыхать тихим огнем, который жидким пламенем разносился по венам вместе с кровью, обжигая изнутри.
– Не собираюсь. Никогда не мог понять, почему именно Зарецкий? – спросил Степа. В его голосе слышалось искреннее недоумение. – Он как был высокомерной скотиной в школе, так и до сих пор остался таким. Кого ты в нем видишь? Прекрасного принца? Тогда смею заверить – он просто играет роль. Всегда играл. Твой Ярик – маленький избалованный засранец. Просто прими это. И обрати внимание на кого-нибудь другого. Кому ты нужна без приворота? Не делай этого. Серьезно. Тебе самой будет хуже, Поля.
Он попытался взять Полину за руку, но она резко вырвала ее из его прохладных пальцев.
– Не смей меня касаться, урод, – сказала она сквозь зубы. Пламя выплескивалось наружу.
– А в ту ночь ты так не говорила, – усмехнулся вдруг Степан с какой-то странной интонацией. И тотчас получил пощечину – Полина ненавидела ту новогоднюю снежную ночь, когда поддалась игристому вину и обаянию парня. А что им оставалось делать? Целый год они видели лишь только друг друга, постигая азы магии, которым их обучал Карл. И во время импровизированных каникул – кажется, это было в небольшом нарядном швейцарском городке, тонувшем в снегу – Степан и Полина сблизились. Они сидели с бокалами шампанского на подоконнике около окна во всю стену, из которого открывался шикарный вид на Альпы, над которыми застыла кофейная ночь. Степан рассказывал что-то веселое из своей прошлой жизни, а Полина задумчиво смотрела на него и вспоминала Ярослава, свое прошлое, последний Новый год, который провела с вечно занятой матерью и ее другом, которого полагалось звать дядя Саша, а затем (Полина подслушала) – папа. И думала, что, наверное, ей не суждено, как любой другой нормальной девушке, испытать любовь. А потому вдруг, поддавшись легкому новогоднему настроению, неожиданно и для Степы, и для самой себя потянулась к нему и неумело, но напористо поцеловала. А Степа вдруг ответил на поцелуй, прижимая девушку к стеклу, за которым кружился снег.
Он трижды спросил, уверена ли она, что хочет всего этого? Полина была уверена. И на третий раз велела ему замолчать и больно, до крови укусила. Если девушка чего-то хотела, она должна была немедленно получить желаемое. И точка.
Они разошлись по своим комнатам до того славного момента, как пришел Карл.
Возможно, им обоим было одиноко, возможно, это было последствие магии, возможно – простое стечение обстоятельств. Чем бы это ни было, оно повторилось еще несколько раз. А потом вновь возник Ярослав. И у Полины, как считал Степан, опять «поехала крыша». То, как девушка липла к Зарецкому, его напрягало. Ему даже казалось, что приворот подействовал не столько на Ярослава, сколько на нее саму. Ведь зелье, которым она напоила Зарецкого в школе, делали криворукие продавцы черной энергии. И неизвестно, какими побочными эффектами обладало то зелье.
