Я чувствовала себя так, словно мой тайный дневник прочли перед огромной толпою людей. Ярость срослась с горьким чувством стыда. И я не понимала, почему так. А Ярослав, кажется, понимал.
– Расскажи мне о себе, Настя, – вдруг сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Кто ты?
Я внимательно на него посмотрела, чувствуя слабость в плечах.
– Зачем?
– Я – это ты, а ты – это я. Мы должны знать друг друга, а не притворяться, что знаем.
В его голосе была укоризна, а во взгляде – необычная мягкость.
– Я – это я. А о прошлом говорить не хочу, – сказала я глухо.
– Боишься? – прищурился Яр. – Убегаешь?
Наверное, он был прав, и это больше всего раздражало. Признавать свои ошибки было нелегко.
– Даже если и так? – вскинула я голову. – То что? Что здесь такого?
Все мы бежим от плохих воспоминаний. Кому хочется гнить в черных мыслях, как в земле? Я не исключение. Эй, слышишь меня, я не исключение! Понимаешь?!
В душе я кричала, но внешне оставалась спокойной. Разве что руки на коленях сжала сильнее.
Зарецкий, казалось, читал меня насквозь. А может, даже слышал, как я кричу без слов в пустоту сознания. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:
– Есть люди, которые перекладывают ответственность на других. А ты, напротив, всю ответственность берешь на себя, пытаешься все держать под контролем, – он откинул назад волосы. – Я долго думал, чем ты похожа на меня. Кроме того, что родилась в один день со мной. И понял.
– Что ты понял? – выдохнула я.
– Вина.
Это простое слово поразило стеклянной молнией, вонзившейся в грудь и осыпавшейся сверкающими осколками. В солнечном сплетении сделалось обжигающе холодно, а потом так же обжигающе горячо. Даже дышать стало тяжелее.
– Ты во всем винишь себя, – продолжал Зарецкий. – Так же, как и я. В том же, что и я, – поправился он.
«Замолчи, – хотелось сказать ему. – Хватит нести чушь».
Но я молчала.
– Сначала я думал, ты винишь себя в том, что
Ярослав на миг закрыл лицо руками – своим, не моим жестом. И я почувствовала, как сердце стало биться чаще – из-за его слов.
– Я часто вижу сны, в которых пытаюсь оставить Дашку дома. Но еще чаще – что нахожу ее. Вновь и вновь.
С его губ вырвалось непечатное выражение – от переизбытка эмоций.
– Я тоже видела его, – проговорила я тихо, вспоминая это жуткое сновидение, в котором кровь разливалась рекой и подползала к кедам, в которых я была.
– Тебе снятся мои сны? Я так и думал. Мы слишком похожи. Кто ты, Настя? – вновь задал он странный вопрос. – Ты знаешь обо мне то, что почти никто не знает. Я решил, что могу доверять тебе. И я хочу, чтобы ты доверяла мне.
В его голосе была необычайная мягкость.
Во взгляде – решимость. Не моя, чужая. Его решимость.
И я сдалась. Поняла вдруг, что больше не могу.
Все то, что я не могла никому рассказать много лет, стало известно ему, тому, кого я терпеть не могла. Не знаю, как это случилось.
Мы просто сидели на диване – он с подушкой на коленях, а я с абсолютно прямой спиной. Ярослав слушал внимательно, не отводя глаз от моего лица, а я говорила – тихо, размеренно, невидящим взглядом смотря в окно, в котором виднелся кусок синего неба и золотистые макушки деревьев.
Меня охватило странное чувство – меланхолия вперемежку с отстраненностью. По венам разлилась осень, а к сердцу прибило золотые и багряные листья.
Осенью открываются все секреты.
Осень приносит умиротворение и покой.
Осени чуждо притворство – дожди смоют все лишнее, ненужное, старое.
В осени есть свое очарование – в каждом падающем листе, в каждом прощальном крике птицы, в каждом солнечном луче, имеющем удивительно медовый свет.