рифленой подошве.
Если бы не слегка отяжелевшие, словно налившиеся грустью глаза и глубокие морщины у складок волевого рта, а еще кирпичный, как у гипертоника, цвет лица, можно было бы подумать, что к Шилову подошел аккуратно и очень коротко подстриженный симпатичный сухопарый стройный молодой блондин. Своими чертами он чем-то напоминал какого-то известного германского рыцаря-крестоносца. Застарелый длинный шрам над ухом зажил неудачно, но он не портил впечатления, напротив, органично дополнял образ благородного борца за рыцарскую справедливость.
— Прошу ист извинит. О!.. Почему я все время говорю «ист»? Загибаю русский язык под немецкий, да? Не ист гут. Прошу извинить за мой ист русский язык.
— Да чего там! Вы говорите по-русски прекрасно, но чувствуется акцент. Вы — немец?
— Да, ист. О, вот опять говорю «ист»! Да, я… немец.
— Как мама?
— О!.. Узнал? Узнал!.. Я тоже тебя сразу узнал. Моя мама жива, Шилов, чего нам с тобой желает. Так говорят русские?
— Я по фотографии сразу понял — хорошая у тебя мама.
— Я тоже многое теперь понял. Вот, приехал. Тянет сюда. Магнит!
— Меня тоже сюда тянет.
Шилов вдруг сунул правую руку в боковой прорезной карман пиджака с клапаном.
— У нас на фронте говорили так: «Махнем, не глядя!»
— Махнем, не глядя куда?
— Не заглядывая, что в кармане.
— Махнем!
Шилов извлек из кармана аккуратно отпиленный кусок трости с бронзовым набалдашником, солидно украшенным германскими орлами. Распластав крылья, бронзовые орлы хищно выставили клювы во все стороны света, только орел, смотревший на восток, превратился в сплошь оплавленный кусок бронзы. Надпись, выгравированная на серебряном ободке под набалдашником, также подпортилась, но немецкие слова «Будущему фельдмаршалу…» все еще читались.
— Хотел в музей сдать. На, Тигр, держи!.. Узнал?
Брови Эрика восхищенно поползли вверх.
— О!.. Узнал. О, да, да. Данке!
— Бери, Тигр, на память. Дарю. А в Россию с мечом не ходи. Утонешь! Как твой Барбаросса.
Эрик с восторгом схватил набалдашник. В его глазах вспыхнул страстный охотничий огонек.
— О, это моя трость. О, да! Я вижу, как дядя Франц будет рад. Шилов, ты — настоящий волшебник!
— А Варя — добрая фея?
— Варя? Кто ест Варя?.. А, вспомнил. Как ист она?
— Получила тяжелую контузию в Берлине, долго лечилась. Сюда не поехала, не хочет расстраиваться. Дома осталась. Правнук у нас недавно родился.
Лицо Эрика вначале потемнело, затем пошло странными лиловыми пятнами и, наконец, вновь засветилось дежурной жизнерадостной улыбкой.
— Шилов, а как же «махнем»? Слушай, я привез кое-что. Я тоже хотел сдавать его в подарок музею.
Эрик скинул с плеч смешной алый рюкзачок, расстегнул молнию, достал из рюкзачка нож в черных ножнах с зацепом и протянул Шилову.
— Держи!
Михаил бережно взял подарок и наполовину выдвинул клинок из ножен. Знакомые бакелитовые накладки по-прежнему надежно прикреплены к плавно изогнутой рукояти тремя заклепками, а на плоскости неотполированного клинка у самой гарды выдавлен все тот же фирменный знак производителя «PUMA SOLINGEN». Нож сохранился неплохо, а вот ножны в одном месте сильно обгорели.
— Благодарю, Тигр. Этот нож — память о моем погибшем товарище. Он геройски погиб здесь.
— Я — Эрик, а не тигр. Меня зовут Эрик Краузе!
— Я давно знаю, как тебя зовут, Тигр.
— О, ой-ля-ля! Тигр так Тигр. Кстати, что вы сделали с человеком, у которого была вторая половинка золотой монеты?
— Твой человек застрелился.
— О, какая страшная вещь — война. Что поделаешь?.. Я знаю, Миша, я виноват, но я многое понял. Я рад, что увидел тебя здесь, на этом поле. Я знаю, разломанная монета Фридриха есть у тебя. Видишь ли, я профессор Гейдельбергского университета…
— А, того самого? От Духа живущего к Духу немецкому?
— Что? О! Ты ист опасный человек, Шилов. Я тебя, как это по-русски, не очень оценил.
