была жива. Получалось, бог простил его. И Каули дал торжественный обет служить малышке до конца своей жизни.
Чуть погодя выяснилось, что чудес не бывает и Изабелла, как звали девочку, на самом деле не имеет никакого отношения к городу Гамельну, а является дочерью того самого де Ленды. Узнал он и то, что ее отец отправился в паломничество вымолить для нее у всевышнего побольше здоровья. Однако обет перед иконой девы Марии был дан и отступаться от своего намерения он не стал. Дудку же он сохранил по требованию некоего святого (скорее всего самого апостола Иакова), явившегося ему во сне и потребовавшего всегда держать ее при себе, дабы не забывать о совершенном страшном грехе.
Не пропали и спрятанные юным пастушком рукописи Бэкона. Когда он спустя много лет откровенно, ничего не утаивая, рассказал о своей жизни донье Изабелле, та, узнав, как звали монаха-францисканца, загорелась их прочесть. А так как желание госпожи священно, пришлось Чарльзу отправиться за ними в Англию. Правда, поначалу он слезно и коленопреклоненно умолял ее отказаться от своего желания, уверяя, что коли монах и вправду чернокнижник, в них ничего хорошего написано быть не может, но без толку.
– Это же великий Бэкон. Я о нем слышала от моего учителя, – повторяла она в ответ на все его просьбы.
Впрочем, в Англии его опасения слегка поутихли, поскольку он узнал, что посаженного в тюрьму монаха не сожгли на костре, а выпустили на свободу. Мало того, он вновь поселился в том самом домике, где в свое время соорудил волшебную дудку. Правда, радовался Бэкон свободе недолго и спустя всего год скончался. По странному стечению обстоятельств смерть его пришлась именно на тот день, когда помутившееся сознание Каули вновь просветлело.
Тайник оказался нетронутым и вскоре бывший крысолов вместе с рукописями вернулся обратно в Арагон.
…Наконец Чарльз закончил свой рассказ. В глазах у него стояли слезы.
– Признанная вина наполовину искуплена, – мягко напомнила Изабелла, ласково накрывая ладонью его исхудавшую руку. – Вспомни, ты сам мне не раз так говорил, когда я, нашалив, раскаивалась.
– Наполовину, – прошептал Чарльз. – Вторая же… – он повернул голову к Улану с Петром. – Глупо говорить об этом перед самой смертью, но клянусь, отважные рыцари, что я давно готов, и с огромной благодарностью, принять любую кару.
Друзья переглянулись.
– Удивительно, как ты вообще до сих пор жив с таким камнем на душе, – мрачно добавил Петр и сочувственно покачал головой.
– Я и сам удивлен, – тяжко вздохнул Чарльз. – Наверное, я давно бы умер, если б не благородная донья. И когда
– За благословение спасибо, но в качестве благодарности хотелось бы чего-то более приземленного и конкретного, – первым откликнулся практичный Петр и многозначительно покрутил в руках дудку. – За детей не надо, тем более никто из них в Берестье сейчас не спит, а вот на мышек полюбоваться хотелось бы, а то, признаться, в голове не укладывается, как такое вообще возможно.
– Он же не… – почти выкрикнула Изабелла, зло глядя на Сангре.
– Нет, нет, – заторопился Каули. – Прошу вас, благородная госпожа, не надо. Поверьте, мне столь сладостно сознавать, что на сей раз события свершились иначе благодаря мужеству отважного кабальеро, что я готов играть на ней до самого последнего мгновения моей жизни.
Петр вложил дудочку в протянутую руку Чарльза и тот еле слышно дунул в нее. Дунул, легонько пробежал пальцами по клапанам и улыбнулся:
– Странно. Почти два с половиной десятка лет не брал ее в руки, а пальцы все помнят.
Он вновь поднес дудочку к губам и заиграл. Мелодия была незатейлива, проста и изредка прерывалась. Однако при всей простоте что-то в ней привлекало. Лишь спустя пару минут Петр очнулся от морока, да и то не сам – просто нечто легонько толкнуло его правую ногу, а в следующую секунду и левую. Он перевел взгляд на свои сапоги и вытаращил глаза: пол был усеян мышами и крысами. Их собралось в комнате не меньше полусотни.
Мыши так сяк, а вот крыс он терпеть не мог и обязательно завопил бы от ужаса и отвращения, но стало стыдно перед Изабеллой, и потому усилием воли сдержал себя. А чуть погодя и вовсе успокоился, поскольку четвероногие твари обувь у присутствующих не грызли, наверх по ногам забраться не пытались и вообще вели себя вполне прилично. Одни, будто сомнамбулы, сосредоточенно кружились, следуя за своими длинными хвостами, другие, опираясь для удобства на сородичей, а то и на сапоги сидящих, вставали на задние лапки, чтобы лучше слышать тихую мелодию. А через приоткрытую дверь все лезли и лезли новые длиннохвостые.
И вдруг мелодия резко оборвалась. Так резко, словно кто-то внезапно выключил в комнате, как в гигантском стереотелевизоре, все звуки. Серый живой ковер на полу на секунду застыл, после чего – Петр был готов поклясться в этом – четвероногие твари изумленно переглянулись, словно вопрошая друг друга, какого черта они вообще тут делают, но уже в следующее мгновение с отчаянным визгом кинулись бежать. Буквально через несколько секунд комната практически опустела.
– Чарльз! – отчаянно вскрикнула Изабелла, но тот уже не мог откликнуться на ее зов. – Чарльз, – взмолилась она, но он ее не слышал. – Чарльз, – шепотом, почти беззвучно выдохнула она, склоняясь над Каули, но его открытые глаза уже ничего не видели.
Она встала и, сурово глядя на Сангре, произнесла:
– Ты убил его, кабальеро.
Тот хотел было что-то сказать, но едва не зашипел от боли – это Улан со всей дури ущипнул его за локоть, а когда тот дернулся, склонившись к его уху,
