нет и суда нет. Мы же и зовемся по-другому, и след гоним иначе, а в первую очередь виновного ищем, причем в любой татьбе, чего бы она ни касалась: кражи, разбоя или… убийства.
– Вот как? – недоверчиво усмехнулся Дмитрий, но, вспомнив что-то, медленно протянул: – Тогда я понимаю, для чего вас Гедимин моему батюшке прислал. И отчего ты столь твердо мне сказывал, что убийцу сыщешь. Токмо как-то оно не того…
Княжич замялся. Понять его было можно. Получалось и впрямь как-то не того: обвиняемый, пусть не сам, а его побратим, но в любом случае лицо заинтересованное, сам начинает гнать след. Видя его колебания, Улан торопливо предложил приемлемый выход: он работает нелегально, то есть вполголоса подсказывает, что надо делать, а княжич, громогласно распоряжаясь, продолжает командовать процессом.
– Ну-у, ежели так, тогда приступай, – кивнул Дмитрий. – Да и меня охота разбирает поглядеть, сколь велико твое художество.
– Первым делом надо бы послать кого-нибудь из дружинников на торжище прикупить бумагу, – предложил Улан. – Потом вычтешь ее стоимость… с убийцы.
Дмитрий распорядился и, повернувшись к Улану, потребовал:
– Далее.
– А пока все, – развел руками Улан. – Думаю, горшок печной сажи в такое время года и в боярском тереме сыщется.
– И больше тебе для сыска ничего не надобно? – недоуменно поинтересовался Дмитрий. – А людишек поспрошать?
– Зачем? Убийца сам себя выкажет. Но вначале повели, дабы боярин во всеуслышание, чтоб отвертеться не смог, подтвердил, что ни к убитому, ни к ножу в его теле никто не прикасался.
– Не смог отвертеться… – задумчиво повторил княжич. – Мыслишь, кто-то из его холопов…
– И по его прямому наущению. Впрочем, об этом сам убийца скажет, когда мы его уличим и он поймёт, что деваться некуда.
– Одначе ты бы обсказал мне, что мыслишь делать. Мне ж понимать надобно. Да и негоже, – поморщился он, – всякий миг свое ухо близ твоих уст держать.
– И то верно, – охотно согласился Улан. – Значит так. Векша и впрямь здоровенный бугай, а потому убийце пришлось ударить его ножом несколько раз. Когда он нанес первый удар, из Векши пошла кровь, попавшая на рукоять. Ночью подморозило, поэтому кровь почти сразу застыла, успев сохранить отпечатки пальцев преступника.
Дмитрий недоуменно нахмурился. Пришлось Улану вкраце просветить его насчет дактилоскопии, продемонстрировав в качестве наглядного примера капиллярные узоры вначале на своих пальцах, затем на пальцах Петра и самого княжича. Не упустил он случая и польстить юному судье, заметив, что рисунок его отпечатков явно напоминает узор будущей княжеской короны. Закончив с лекцией, Улан продолжил:
– Если ты помнишь, княже, я, когда мы выходили из амбара, споткнувшись, ненадолго задержался подле покойника, – Дмитрий согласно кивнул. – Вот тогда я их и подметил. Потому и упросил тебя выставить у тела охрану, чтоб ножа никто не касался. Сейчас принесут бумагу и мы, вымазав сажей пальцы на руках каждого из холопов Ивана Акинфича, сделаем на каждом листе по оттиску, а затем осторожно извлечем из убитого нож и станем сличать.
– А у своего побратима ты оттиск делать будешь?
– У него в первую очередь, чтоб ты сам убедился: они не совпадают.
– А промашки быть не может? Вдруг эти узоры у двоих, али троих похожими окажутся.
Улан поморщился, досадуя, что плохо объяснил.
– Еще раз говорю, они неповторимы. Хоть всю Тверь обойди, да что там, всю Русь, весь мир, но двух одинаковых не сыщешь.
Незаметно подошедший поближе Петр – интересно же – уловив, о чем идет речь, мгновенно сообразил, как поддержать друга и поучительно заметил:
– Об этом еще в Библии говорится, в книге Иова. Точно, точно, – и он процитировал: – И налагает Господь печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело его.
Дмитрий крякнул и дальше спорить не стал.
– Ладноть, пущай. Но гляди, Улан, – впервые назвал его по имени княжич, выказывая тем самым уважение. – Коль не управишься до обедни, придется твоего побратима-гусляра, ежели он своего добра лишиться не желает, железом испытывать. Так наша «Правда» велит, – и он подозвал к себе Ивана Акинфича.
Как Улан и просил, княжич не просто добился от боярина утвердительного ответа, но и, отрезая все пути к отступлению, заставил прилюдно поклясться, что ни к Векше, ни к ножу ни он сам, ни его люди не прикасались. Дмитрий и дальше действовал строго согласно указаниям Улана, велев Ивану Акинфичу распорядиться насчет печной сажи, да сыскать стол и чернильницу с перьями, про которые в последний момент вспомнил Улан.
Едва принесли все требуемое из боярского терема, а расторопный дружинник, вернувшийся с торжища, выложил на стол здоровенную пачку бумажных листов, как Дмитрий, огладив их, заглянул в чугунок с сажей и, поморщившись, громко заявил:
– Не княжеское дело в грязи копошиться, – он посмотрел в сторону хмурого Ивана Акинфича и с сомнением покачал головой. – Да и не боярское, пожалуй, – и указал Улану. – Ну-ка, давай, займись. Тебе оное не зазорно.
