мог понять, почему я не видел его раньше.
Ладно, теперь я ничего не мог поделать — было слишком поздно.
Когда я вернулся с Лизой, чтобы поступить в распоряжение режиссера, я невольно проделал путешествие на двадцать лет назад. Мои мысли возвратились в день, когда я стоял здесь в моей лучшей парадной форме, гордый как индюк оттого, что смог пройти через нечто, известное как самая тяжелая армейская подготовка в мире. Вместе с папой и мамой я позировал для официального военного фотографа под взглядами двух бронзовых морпехов, около которых мы с Лизой теперь разгуливали перед камерой.
«Да, много воды утекло с тех пор», — думал я, терпеливо ожидая вместе с Лизой, пока съемочная группа займет новую позицию. Уже в который раз.
— Лиза, взгляни на окно слева от входа в Пазл, — сказал я сквозь зубы, сжатые на тот случай, если кто-нибудь следит за мной. (Пазлом звалось здание, примыкавшее к парадному плацу; то был лабиринт из тупиков, длинных одинаковых коридоров и сотен учебных аудиторий, раскиданных по трем этажам. Никто не мог найти нужную ему комнату с первого раза. Никто.)
— Что я там должна увидеть? — спросила Лиза, когда мы уже в сотый раз начали идти обратно через плац.
Когда мы повернулись вновь, я наклонился к ней:
— Посмотри вон на тех двух офицеров в окне. Это они запретили мне спасать Наузада.
Один из них командовал формированием, где я служил, а второй был его заместителем. Они оба наставали на том, что запрет на содержание «диких животных» должен быть соблюден. К счастью, город Наузад находился слишком далеко от них, чтобы они могли проверить, как исполняются их приказы, и к тому же, как я понимаю, у них были дела поважнее.
Я знал, что, когда мы вернулись из Афганистана, их обоих повысили и продвинули по службе, однако я не мог себе представить, что однажды меня будут снимать под окнами их офиса и они будут глядеть на это.
— А, понятно, — воскликнула Лиза, когда до нее дошло значение моих слов, — Значит, это из-за них ты теперь в заднице.
— Ну, отослать собак обратно они не могут, — сказал я, когда мы опять остановились, ожидая, пока команда телевизионщиков переместится на новую позицию, чтобы снять точно такой же эпизод с другого ракурса. Я был уверен, что они уже оттуда снимали. Вообще, сколько можно снимать, как мы вчетвером ходим по одному и тому же плацу?
«Но они могут послать меня», — внезапно понял я в надежде, что они в этот самый момент не вынашивают ту же интригу.
А еще я втайне надеялся, что наша маршировка туда-сюда по плацу здорово зацепила их обоих.
— Ах, быть бы сейчас мухой на стене их офиса, — сказал я Лизе уголком рта, когда мы сердечно улыбались в камеру.
Теперь, когда до «Крафтс» оставалось меньше недели, жизнь словно бы еще больше ускорилась. И если подготовка Наузада и Тали к великому моменту не была чересчур напряжной, то фонд дал нам эмоциональных взлетов и падений сверх меры.
По большей части, испытанием для моей души стала судьба Блю.
Мои изначальное беспокойство о его здоровье получило обоснование. После того, как я установил связь с американским солдатом, ко мне шел постоянный поток имейлов от него и Кошана. Из них вырисовывалась грустная картина.
Солдат писал, что Блю перестал есть, сделался вялым и его язвы возле носа и глаз стали выглядеть хуже.
Блю был первой собакой в нашей практике, с которой возникли медицинские проблемы, так что в этом смысле нам до сих пор везло. Я мало что мог сделать, находясь в Британии, поэтому я послал Кошану длинный имейл с самым детальным описанием симптомов у Блю, на какое был способен. К несчастью, эти симптомы оказались ему весьма знакомы. Он был совершенно уверен, что Блю подхватил собачий лейшманиоз.
Эту болезнь вызывает паразит — лейшмания, мерзкая мелкая дрянь, попадающая в организм с укусом москита. После того я произвел поиски данных в Гугле, мне стало очевидно, что сложилась поганая и чрезвычайно опасная ситуация. Я также узнал, что в месте, где располагалась база, на которой служил солдат, вспышки лейшманиоза были частым делом. Диагноз, конечно же, прояснил положение вещей, по крайней мере, для меня. Лейшманиоз фатален, если только не излечить его на ранней стадии при помощи соответствующих медикаментов. А еще он передается людям.
Я отстукал солдату письмо. Оно был прямым и конкретным. В нем разъяснялся поставленный Кошаном диагноз и его значение. Блю надо было перевезти в Афганский центр спасения сразу же, как только мы сможем организовать это.
Эти вести подействовали на солдата, словно ток на батарейку. Не позже чем через два дня от него пришел ответ с несколько обнадеживающей новостью. Афганский водитель согласился — за небольшую плату — отвезти Блю в центр спасения.
Следующую пару дней я потратил в навязчивой проверке своей электронной почты на предмет апдэйтов. И конечно же, через три дня после отъезда Блю Кошан прислал мне краткое, но восхитительное письмо, где подтверждал, что пес благополучно доехал. Еще более светлой новостью стало то, что один из немногих практикующих в Афганистане ветеринаров приедет в приют сразу же на следующий день.
Похоже, удача была на нашей стороне.
Выступив ранее в роли разносчика дурных вестей, я почувствовал громадное облегчение, когда отослал имейлы солдату и его матери о том, что Блю в безопасности, по крайней мере, в настоящий момент.
