— Мопед?.. Ли-ли-лиза… — Впервые вижу маму в такой растерянности. — Ты… ты… Он! Ты не знаешь, кто он?
— Знаю, — иду в комнату и обнаруживаю Полину ворочающеюся в постели.
— Что случилось? — спрашивает заспанным голосом.
— Ничего! — кричит из коридора мама, голосом на три тона выше её обычного.
Слышу, как на кухне гремит посуда, зажигается плита и на неё громко ставится чайник.
— Эй? — Полина глаз с меня не сводит, пока я сумбурными движениями ищу в шкафу домашнюю одежду. — Что случилось?
— Лиза, нам надо поговорить! — зовёт с кухни мама.
Приятного в разговоре было мало — догадаться не сложно. И главная угроза для того, чтобы я больше и думать не смела связываться с Яроцким, звучала, как «Ещё раз нечто подобное повторится, и я обо всё расскажу отцу. Знаешь, что тогда будет. Максим тебе не компания, Лиза!».
— И как же Паша?
А Паша значит компания!
— У нас с Пашей ничего такого не было, — отвечаю сбито, раскачиваясь на табурете.
— А… а разве вы не…
— Нет, мам.
— Нет, — вздыхает. — Хорошо. Ладно. Но Яроцкий… Лиза, ты хоть понимаешь, каким… каким стал этот мальчик?
— Говори, как есть, не подбирай слова!
У мамы от возмущения приоткрывается челюсть.
— Кто он? — а я всё так же спокойна. — Бандит? Алкоголик? Наркоман? Как ещё вы его с тётей Аллой прозвали?
— При чём здесь тётя Алла? — мама опускается на табурет и говорит тише, будто испугалась чего-то.
— А ты разве не знаешь, кого она обвинила в смерти Кости?
— Лиза…
— Мам, это не упрёк, — качаю головой. — Просто… просто вы обе его не знаете. Ты ведь сама говорила мне столько раз: не суди книгу по обложке.
Мама выдерживает паузу, упрямо сверля меня взглядом и будто аргументы подходящие ищет чтобы озвучить, но видимо не находит, поэтому лишь в десятый раз повторяет, чтобы я больше и близко к Яроцкому не подходила и слегка переводит тему:
— Мне звонил твой классный руководитель. — И свирепым шепотом: — Ты ушла с уроков вместе с Яроцким?! Лииииза!
Обсуждать это и дальше желания не было никакого. Более того, мама пришла в крайнее недоумение и даже потянулась за успокоительным (для себя), когда в ответ на все её следующие возмущённые реплики, я в итоге отвечала ей задумчивой улыбкой.
Вспоминала губы Макса, его руки держащие меня в объятиях…
— Лиза!
— Я всё поняла.
— Прекрати улыбаться. Что с тобой?! Я не узнаю тебя!
— Да что у вас случилось? — Полина показывается в дверях кухни и глазами-щёлочками смотрит на нас по очереди.
— Ничего, — с нажимом отвечает мама и смеряет меня взглядом. — Да, Лиза?
— Совершенно ничего, — продолжаю улыбаться я.
Сегодня уснуть никак не удавалось. Глядя, как на потолке отсвечивают фары проезжающих за окном автомобилей, кусала губы, и раз за разом прокручивала в голове сцену нашего с Максом поцелуя. Второго поцелуя. И на этот раз он не обязан был этого делать — эта мысль вызывала самую счастливую улыбку.
Больше ни о чём не хотелось думать: ни о родителях, ни о Веронике, ни об игре. Макс — единственное имя, что кружилось в голове. Хочу узнать его лучше, хочу понимать его лучше, хочу чувствовать его, видеть… постоянно. Боже… это становится наваждением. Это сводит с ума и заставляет всё внутри трепетать от волнения. Завтра я снова его увижу. И завтра… я не буду его отталкивать.
«Ты должна это закончить, Лиза», — слабо, едва уловимо звучит в голове голос Мамы.
«До завтра», — громко, ясно, до мурашек на коже в памяти вспыхивают слова Макса, и я подушечкой пальца мягко скольжу по словам на тыльной стороне ладони, которые так и не решилась смыть.
«Просто прекрати всё это.»
«Ты должна это закончить, Лиза.»
— Не хочу.
— Чего ты не хочешь?
