— Блин, пацаны…
— Терпи, Костик!
— Не могу… Блиииин, не могууу…
Звуки блевотни эхом пролетают по старой базе, а следом, откуда-то снизу звучит отборная матерщина представителя закона обтекающего бывшим содержимым желудка Костика, и мне в лицо ударяет луч света от фонаря.
— Твою мать…
— Валим! Валим!!! — прыгаю с гаражей прямо на ментов, сбиваю с ног обоих и рву когти к забору.
— Не трогай их, придурок! — слышится за спиной голос Чачи, который пытается тащить за собой походу съехавшего с катушек Оскара, который не поленился съездить одному из ментов по морде, прежде чем сделать ноги.
Переваливаюсь через забор, теряю равновесие и ударяюсь лопатками об асфальт. Костика штормит из стороны в сторону, но он первым протягивает мне руку, помогая встать на ноги.
— Давай, чувак. Гоним отсюда, — хлопаю его по спине, вращаю головой по сторонам, ищу пацанов.
— Стоять!!!
— Говнюки! Шеи поскручиваю, как доберусь до вас! Выродки мелкие!
Вижу, как Оскар показывает ментам средний палец и, давясь смехом, мчится по улице с курортными застройками к тёмному проулку, а Чача тащится за ним. Разворачиваю Костика и толкаю следом за пацанами.
— Надо разделиться, — впопыхах кричит Оскар.
— Согласен! — отвечаю, оборачиваясь. — Вы направо. Мы с Костяном налево.
— Лады.
— Окей, — кивает Оскар и хлопает Костика по плечу. — До созвона, бро.
— Покеда, — давится рвотой Костик.
— Костян, давай, ещё немного поднажми, — помогаю ему брести по тесному переулку между старыми блочными домами.
— Блин, Макс… вот это я нажрался, — как ишак посмеивается тот. — Дружбанчик мой. Дай я тебя чмокну.
— Фу, отвали, блин! Фууу, Костян!
— Так люблю тебя… дружбанчик.
— Да-да, знаю, — похлопываю по спине.
— СТОЯТЬ!!!
— Да чтоб вас… — щурясь от света ментовского фонарика, толкаю Костика, кричу, чтобы убирался немедленно, потому что ему от предков больше влетит, чем мне и, раскинув руки, с криком индейца во время охоты мчусь к жирбасам в форме.
Удар дубинкой по рёбрам сгибает вдвое. Руки заламывают и в придачу бьют по хребту, так что изо рта вырывается стон: то ли от жгучей боли, то ли от неожиданности.
— Костян! — разворачиваю голову, пытаюсь разогнуться и ещё удерживать этих двух слоняр на месте. — Костян, вали!!! ВАЛИИИ, НУ!!!
Костян, заплетаясь, и подпирая плечами то одну стену дома, то противоположную тащится к выходу из заваленного мусором переулка.
«Да иди же ты, идиот, — кричу про себя. — Схоронись в падике каком-нибудь! Шевели уже конечностями!!!»
— Попались, шпана? — смех над ухом. Толкают на землю, заводят руки за спину.
Один из ментов коленом вжимает в асфальт, другой — в развалку идёт за Костяном.
— Давай бери уже этого мелкого! — орёт ему вслед тот, что держит меня. — Чего еле тащишься?!
— Чееего? — посылает ему взгляд через плечо. — Малой пьяный в говно. За своим отбросом смотри. Буйный вон какой. — Смотрит на меня, сверкая поросячьими глазёнками, которые я никогда не забуду, и с усмешкой добавляет. — Хана твоему Костику, пацан. Добегались. — Кивает в узкий переулок на Костяна, и снова на меня: — Птичка в клетке. Усёк?
Визг шин эхом вылетает из переулка — Костик добрался до выхода, который стал для него последним. Следом раздаётся звук глухого удара и женский визг, который я тоже никогда не забуду. Уверен — никогда. Как и окровавленное лицо Костяна, застывшие в немом ужасе глаза и последние судорожные вдохи сопровождающиеся фонтанчиками крови вырывающимися изо рта.
Мне даже не дали с ним попрощаться.
Пока ехала скорая, меня уже везли в участок.
Мой лучший друг умер год назад.
В тот день умерло всё, что мы четверо считали важным.
Тот день стал первым в новом календаре моей новой жизни… Но эта история не обо мне. Не о дружбе. И не о Костике, на похороны которого пришёл
