И мне ни капельки его не жалко.
— И Макс ничего не знает о том, что я… что помогаю тебе вроде как. Так что не смей проболтаться! Он ненавидит, когда его жалеют. А я помочь ему хочу.
Смотрю на неё безразлично.
Да пусть сколько влезет помогает.
— Я выхожу из игры, — бросаю ей и направляюсь к выходу из туалета, как раз одновременно с тем, как раздаётся звонок на урок.
Вероника преграждает мне дорогу и упирается ладонью в стену, так как её ведёт в сторону.
— Они выложат в сеть компромат на тебя, Багрянова!
— Кто выложит? — мрачно усмехаюсь. — Яроцкий? Ну и пусть… если ему от этого легче станет.
— То есть… руки опускаешь? — щурит глаза Вероника.
— Ты ведь хотела, чтобы парню твоему легче стало? Ну вот… пусть делает с той флэшкой, что хочет. Легче ведь станет, правда? Только отвалите от меня все, наконец. Все вы! И Оскару передай, пусть ядом своим подавится! И пусть к Полине больше ни на шаг не приближается! Она несовершеннолетняя, а он — да. Всё.
— Значит, выходишь из игры?! — звонкий голос Вероники долетает в спину, когда я уже стою на пороге туалета. — И плевать на то, что с тобой станет?! Подумай о флэшке, Багрянова!
— Только о ней и думала! — разворачиваюсь к Веронике. — И вот решила… что нет на ней ничего. — И хлопаю дверью громче, чем собиралась.
Вероника, скорее всего, осталась в туалете, возможно желудок прочищает — уж очень жуткий у неё цвет лица был, а я возвращаюсь в класс математики, где за моей партой уже распластался Яроцкий и выглядит не многим лучше своей девушки.
Игнорирую его взгляд, опускаюсь на стул рядом и принимаюсь вытаскивать из рюкзака учебник и тетрадь.
Обида всё ещё душит, всё ещё саднит на душе. Обида на Пашу, и на Яроцкого тоже. Даже смотреть на него не могу — тошно. Это каким бездушным надо быть, чтобы презирать человека лишь за то, что он не в силах управлять собственными чувствами? Да даже если бы Костя лично мне в любви признался, сомневаюсь, что ответила бы ему тем же… Но ведь должна была — так считает Яроцкий!
Ловлю себя на том, что витая в собственных мыслях листаю учебник с большей силой, чем того требуется. Останавливаю себя, медленно выдыхаю и смотрю куда-то сквозь книгу, сквозь парту, сквозь пол… Пока на страницу не падает сложенная вдвое картонка с изображением птицы в клетке … Хватаю её, рву на мелкие кусочки и с нереальным облеганием отправляю Яроцкому в лицо!
Чувствую себя как никогда уверенно. Не боюсь его, не боюсь всей этой шайки. Что они теперь сделают? Видео в сеть выложат, которого нет? Найти на меня что-то попытаются? Выберут следующую «птичку»? Пусть так. Но я больше в этом представлении не участвую.
Молчит. Просто смотрит, будто и не получил в лицо своей же открыткой.
— Даже не прочитала, — усмехается тихо и холодно.
— Не интересно.
Придвигается ближе, и на этот раз заставляю себе держаться прямо, не выгибать назад спину.
— Почему? — слишком близко. — Потому что Чачик запретил?
— Паша ничего не знает.
— О нееет, — кривая ухмылка касается его губ. — Чачик знает много чего интересного.
— Не пытайся, — придвигаюсь ближе к Яроцкому «Вот смотри! Я не боюсь тебя!» — Паша мне всё рассказал. И знаешь что! Ему я верю. Тебе — нет.
С повеселённым видом проводит языком по нижней губе, на которую я совершенно не смотрю, и шепчет ещё вкрадчивей:
— Значит, доверяешь ему?
Нет. Больше не доверяю.
— Да! А почему не должна? Я доверяю своему парню!
«Боже… Убейте меня! Что я несу?!»
— Парню? — брови Яроцкого удивлённо выгибаются, а изо рта вылетает новый весёлый смех.
— Это так смешно?
— Ага. Это ооочень смешно! — Яроцкого нисколько не смущает, то он на уроке находится и что учитель его уже трижды окликнул.
— А Чача знает, в какое дерьмо её девушка ввязалась? — смотрит на меня с позабавленным видом.
А я молчу.
— О, — кивает сам себе Яроцкий. — Не знает.
— Больше это не имеет значения, понял? — шепчу злобно. — Дальше без меня. Никаких птичек. Никаких заданий. Никакой вечеринки.
— Вечеринки? — повторяет Яроцкий спустя паузу, как раз когда в дверях кабинета показывается бледная Вероника.
