— Пойдемте, господа, — сказал он.
Часовые хотели было нас задержать, но Тарасов сказал им что-то, и они пропустили.
В Смольном все та же суматоха. Так же одни озабоченно идут наверх, другие вниз, так же все полно вооруженными людьми, стучат приклады, гремит уроненная на каменной лестнице винтовка.
У выхода толпа матросов.
— Куда идете, товарищи?
Тарасов-Родионов начинает объяснять.
— По приказу Троцкого, — говорит он.
— Плевать нам на Троцкого. Приканчивать надо эту канитель, а не освобождать.
— Товарищи, постойте… Это самосуд!
— Ну да, своим-то судом правильнее и скорее.
Гуще и сильнее разгоралась перебранка между двумя партиями матросов. Объектом спора были мы с Поповым. Матросы не хотели выпускать своей добычи. Вдруг чья-то могучая широкая спина заслонила меня, какой-то гигант напер на меня, ловко притиснул к двери, открыл ее, и я, Попов и великан красавец в бушлате гвардейского экипажа и в черной фуражке с козырьком и офицерской кокардой втиснулся с нами в маленькую швейцарскую.
Перед нами красавец боцман, типичный представитель старого гвардейского экипажа. Такие боцмана были рулевыми на императорских вельботах. Сытый, холеный, могучий и красивый.
— Простите, ваше превосходительство, — сказал он, обращаясь ко мне, — но так вам много спокойнее будет. Я не сильно толкнул вас? Ребята ничего. Пошумят и разойдутся без вас. А то как бы чего нехорошего не вышло. Темного народа много.
И действительно — шум и брань за дверьми стала стихать, наконец, и совсем прекратилась.
— Вас куда предоставить прикажете?.. — спросил меня боцман.
Я сказал свой адрес.
— Только простите, я вас отправлю на автомобиле скорой помощи, так менее приметно. А то сами понимаете, народ-то какой!.. А людей я вам дам надежных. Ребята славные.
Громадный автомобиль Красного Креста, в который влезли я, Попов, Тарасов-Родионов и шесть гвардейских матросов, с неистовым шумом сорвался с места и тяжело покатился к воротам.
У разведенного костра грелись красногвардейцы. При виде матросов они пропустили автомобиль, не опрашивая и не заглядывая вовнутрь.
В городе темно. Фонари горят редко, прохожих нигде не видно. Через четверть часа я был дома. Почти одновременно подъехала моя жена с Гришей Чеботаревым и командиром Енисейской сотни, есаулом Коршуновым.
6-го ноября члены комитета сотник Карташов и подхорунжий Кривцов привезли мне пропуск на выезд из Петрограда. Я не знаю, насколько этот пропуск был настоящий. Мы об этом тогда не говорили, но мне рекомендовали его не очень давать разглядывать. Это был клочок серой бумаги с печатью Военно-Исполнительного Комитета С.С. и Р.Д. с подписью товарища Антонова: кажется, того самого матроса, который снимал с меня показания. В сумерки, 7-го ноября, я, моя жена, полковник Попов и подхорунжий Кравцов, забравши кое-что из платья и белья, сели на сильную машину штаба корпуса и поехали за город. Мы все были в форме, я с погонами с шифровкой III корпуса, при оружии.
В наступившей темноте мы промчались через заставу, где что-то махал руками растерявшийся красногвардеец, и понеслись, минуя Царское Село, по Новгородскому шоссе. В 10 часов вечера мы были в Новгороде, где остановились для того, чтобы добыть бензин.
А в это время на Петроградскую мою квартиру явился от Троцкого наряд Красной гвардии, чтобы окончательно меня арестовать.
Краснов не долго пробыл под арестом. Доставив его в Петроград, Военно-революционный комитет вскоре освободил его под честное слово, что он не поднимет больше оружия против Советской власти. Это было более чем наивно… Конечно, Краснов тотчас же по освобождении поспешил на юг и там принял самое активное участие в организации белогвардейских армий и борьбе их против Советской власти.
ПРИЛОЖЕНИЕ 5
НИКОЛАЙ II В ТОБОЛЬСКЕ[1]
Он понимал, что страна идет к гибели…
