(
В ноябре жители Тобольска получили известие о большевистской революции. Но все это было так далеко, что поначалу не внесло никаких перемен в жизнь государственных заключенных. Представители Временного правительства, включая губернатора, остались на своих постах, банки и суды продолжали работать. Произошедшее в Москве просто игнорировалось, и пока хватало наличных денег, в Тобольске фактически существовало самоуправление. Стража успела привыкнуть к своим заключенным и, в целом, была с ними достаточно вежлива. Разумеется, не обходилось и без мелких происшествий.
(
Одним из наибольших наших лишений во время нашего тобольского заключения было почти полное отсутствие известий. Письма доходили до нас лишь очень неаккуратно и с большим запозданием, что же касается газет, то мы должны были довольствоваться жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге; в нем сообщались нам лишь запоздавшие на несколько дней и всего чаще искаженные и урезанные известия. Между тем Государь с тревогой следил за развернувшимися в России событиями. Он понимал, что страна идет к гибели…
Я тогда в первый раз услышал от Государя выражение сожаления об его отречении. Он принял это решение в надежде, что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благополучному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Но разве за его уходом не воспоследовало в самом скором времени появление Ленина и его сподвижников, платных наемников Германии, преступная пропаганда которых привела армию к развалу и развратила страну? Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний…
(
Из Севастополя вернулись наш комиссар Вершинин и Жоржелиани и кое о чем рассказали, среди прочего о том, что дворец наполовину разрушен и разграблен, последнее в особенности касается покоев моего любимого Ники и Алике — какая подлость! Великолепный портрет Ники кисти Серова эти скоты вытащили из рамы и вышвырнули в окно, а когда какой-то мальчик поднял его, желая спасти, негодяи вырвали холст у него из рук и разорвали на куски. В настоящий момент никакого правительства нет и в помине. Мы уподобились судну, плывущему по штормовому морю без руля и ветрил. Керенский исчез, и все теперь в лапах у большевиков.
Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром.
Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве!
Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени.
Мороз усилился, и день простоял ясный. У стрелков было брожение из-за неполучения суточных за три месяца из Петрограда, быстро приведенное к концу временным позаимствованием нужной суммы в банке. Днем работал с дровами. В 9 ч. была отслужена всенощная.
(
Как я уже говорил, Керенский обещал солдатам перед отъездом суточные деньги. Прошел ноябрь месяц, а никаких суточных нам не стали. Пришли ко мне опять солдаты и стали говорить: «Вот обещают все только, а ничего не дают. Мы сами себе достанем суточные. Пойдем и разгромим магазины, вот и будут у нас суточные». Пришлось мне пойти к Пигнатти и занять у него, как комиссара, 15000 рублей. Раздал солдатам по 50 копеек суточных, замазал рты. Солдаты тогда же решили послать в Москву или Петроград делегатов по этому поводу и выбрали солдат Матвеева и Лупина. Приехали они (Матвеев тогда вернулся уже офицером) и сказали, что деньги обещали прислать. Снова мне пришлось идти к Пигнатти и «просить» у него еще 15000 рублей, так как «обещаниям» солдаты уже не верили и, распустившись до последней возможности, могли натворить много дурного.
