Она сегодня хотела поговорить с хозяином о Джордже Редфорде, но, по всей видимости, сейчас не время.
Мэри была худощавой черноволосой девушкой с серыми испуганными глазами. В свои двадцать пять она была довольно молода для должности экономки такого огромного замка, но в действительности ее работа была несложной, поскольку граф больше не развлекался и посетителей не принимал.
Несколько лет назад, когда ее взяли прислуживать Милисенте, покойной леди Сомертон, все было совершенно иначе.
Милисенте было всего тринадцать, когда в результате несчастного случая в Лондоне на Темзе погибли ее родители, и тогдашний граф Сомертон взял девочку под свою опеку.
Люди жалели Милисенту, которой довелось жить с таким грубым воякой, но оказалось, что он души не чаял в девочке и выполнял все ее прихоти и причуды.
Позже, три года назад, когда Милисенте исполнилось шестнадцать, старый граф умер, и титул унаследовал его сын Ричард, который в то время служил в армии в Индии.
Вернувшись в Англию, он женился на юной Милисенте, а Мэри с должности горничной повысили до камеристки.
Очень сложно, глядя в серьезные темные глаза графа и его сердитое лицо, вспомнить те счастливые дни, когда устраивались вечеринки с танцами, давались обеды и звучала музыка.
Откровенно говоря, Мэри не помнила, чтобы граф был по уши влюблен в юную жену, но, как и его отец, он потакал малейшему ее капризу, и некоторые шептались, что это и стоило ей жизни.
Когда красивая глупышка леди Сомертон погибла в результате несчастного случая, граф запер большую часть комнат замка и отгородился от окружающего мира.
Мэри уж было решила, что потеряет работу, но, к ее величайшему изумлению, граф предложил ей должность экономки.
Почему она приняла предложение? В последнее время жизнь в замке была унылой и спокойной.
Граф — человек непредсказуемый, а из-за мрачного настроения, которое все чаще на него накатывало, и работодателем оказался непростым. Но она прекрасно понимала почему.
Сердце Мэри принадлежало молодому местному фермеру, Джорджу Редфорду, и, хотя сам он уверял, что не может позволить себе жениться, она понимала, что никогда по собственной воле не уедет из Сомертона туда, где, возможно, никогда больше не увидит Джорджа.
— Мэри, меня дня два-три не будет, я еду в Лондон, — сообщил граф, резко вставая. — Вы, разумеется, можете писать мне в Найтсбридж в случае крайней необходимости.
— Хорошо, милорд. Велеть Миллсу подогнать машину?
— Да, будьте любезны. Я уже сказал Фергусу, что меня сопровождать не нужно, и скажите Миллсу, что я сам сяду за руль.
Мэри вздохнула.
Похоже, граф больше не нуждался ни в своем камердинере, ни в шофере, когда уезжал в Лондон.
Он все больше отгораживался от окружающего мира. Это крайне настораживало, но Мэри не к кому было обратиться за советом.
Пройдя каменными коридорами, девушка вошла через обитую сукном дверь в кухню и велела Миллсу подать машину во двор.
Миссис Раш, повариха, бросила на нее быстрый взгляд и налила огромную кружку чая.
— Опять сам за руль сядет?
Мэри кивнула.
— Даже Фергуса с собой не берет.
Миссис Раш сердито поджала губы и одернула рукава черного платья, поверх которого носила большой белый фартук.
Повариха была дородной жизнерадостной уроженкой Йоркшира с гривой седых волос, которые она собирала в пучок под большим белым, отделанным рюшами чепцом. Ее круглое лицо раскраснелось от жара, идущего от печи.
— Негоже, чтобы хозяин сам отправлялся в Лондон. Что о нас подумают слуги в Найтсбридже? Решат, что мы глупые дикари, которые слыхом не слыхивали о манерах!
— Да, я понимаю, миссис Раш, но что поделаешь? Он даже велел Фергусу сказать, когда наведывался преподобный Паркер, что его нет дома! И доктор Мид не на шутку расстроился, когда приехал из самого Деббингфорда, чтобы повидать его светлость, а ему ответили, что граф не принимает.
— Судя по тому, что принесла малышка Глэдис, его светлость опять выпил кофе и не завтракал. Ни ложечки не съел моей вкуснейшей каши. А ему еще в Лондон ехать!
Она с досадой поставила на стол миску и принялась месить тесто.
— Так не годится, Мэри! Я уж стала надеяться, что в этом году он перестанет горевать, но, кажется, стало еще хуже. Тем, кто приходит, дают от ворот поворот, даже герцогине Харли ответили, что его нет дома!
— А я слышала, что для слуг даже Рождества не будет. И рождественской елки! Какой позор!
