– Где я? – спросила она, оглядывая комнату.
– В безопасности, милая, – проговорила Агетта.
– Эй, Алекс, осторожнее! Ты тоже горишь! Но не переживай, это пламя сращивает тебе кости, – предупредил сестру Коннер.
Алекс вытаращила глаза, увидев охваченные пламенем ногу и руку.
– Ладно, – выдавила она, но ей, как и Коннеру, стало не по себе. – И… что это за пламя?
– Исцеляющее пламя дракона-альбиноса, – объяснила Агетта. – Такие драконы встречались крайне редко и были так же опасны, как обычные, но их пламя обладало исцеляющей силой. Моя прапрапрапрапрабабушка добыла это пламя ещё в Век драконов, и с тех пор моя семья из поколения в поколение не даёт огню угаснуть.
– Ух ты, – восхитился Коннер. – А у меня даже комнатные растения дохнут.
Алекс немного успокоилась, хотя ей по-прежнему было не по себе в этой странной лачуге. И она не сводила взгляда с Агетты – лицо целительницы казалось ей знакомым, словно они встречались раньше.
– Я вас знаю? – спросила Алекс.
– Её зовут Агетта, она младшая сестра Агаты, – сообщил Коннер.
Алекс сильно удивилась.
– Вы сестра той самой Агаты?
– Да, – кивнула Агетта. – Но с тобой мы повстречались на свадьбе Джека и Златовласки.
– Точно! А откуда вы знаете Джека и Златовласку?
Агетта засмеялась.
– Я знала Златовласку, когда она ещё была маленькой девочкой и бежала от правосудия. Впервые мы встретились, когда я поймала её на краже. Я спугнула девчонку и думала, что больше не увижу, но несколько недель спустя нашла её в лесу. На неё напал дикий зверь, и она еле выжила. Я привела Златовласку к себе и исцелила её раны, но она не захотела остаться. Сказала, мол, ей не нужна моя помощь и она может сама о себе позаботиться. Я поняла, что упрямства Златовласке не занимать, и подарила ей меч, сказав, что ей нужно научиться защищаться, если она намерена жить сама по себе.
– Вы подарили Златовласке первый меч? – радостно спросил Коннер. – Да это же всё равно что Шекспиру подарить первое перо!
Агетта улыбнулась.
– Через несколько лет она тоже мне помогла. В лесу я попала в сети к троллям, которые собирались взять меня в рабство. Златовласка услышала мои крики о помощи и примчалась меня спасать.
– Ну и ну, от судьбы не уйдёшь, – сказал Коннер.
– Так и есть. С тех пор я стала помогать всем, кто мне встречался. В жизни бы не подумала, что беглая преступница научит меня тому, как важно жить по совести.
– Спасибо вам огромное, что спасли нас, – поблагодарил целительницу Коннер, а затем огляделся. – Погодите, а где Лестер?
Из-под стола послышался слабый гогот: гусь очнулся от дрёмы и приподнял голову. Его сломанный клюв и пробитое крыло полыхали нежно-оранжевым пламенем, которое медленно залечивало раны и отращивало ему новые перья.
– Самый упрямый гусак из всех, что мне встречались, – сказала Агетта. – Когда я вас нашла, он даже не давал мне к вам подойти – защищал вас, что своих гусят. Я ему сказала, что помочь хочу, но всё равно пришлось его усыпить сонным зельем, чтобы он успокоился. Похоже, оно уже перестало действовать.
Коннер с благодарностью потрепал гуся по длинной шее.
– Спасибо, что присмотрел за нами, дружок. Матушка Гусыня порадуется, когда узнает.
Алекс проверила карманы и ахнула.
– О нет, моя палочка сломалась, а обломки наверняка выпали из кармана!
– Не волнуйся, милая, твоя палочка скоро будет как новенькая, – сказала Агетта, показывая на очаг, где пламя медленно восстанавливало хрустальную палочку, лежавшую среди дров.
Алекс выдохнула с облегчением и легла обратно, уже не обращая внимания на огонь, окутывавший её руку и ногу.
– Вы очень добры, я таких ведьм ещё не встречал, – заметил Коннер. – Я думал, все ведьмы злые, но, видимо, нет.
– Одна паршивая овца всё стадо портит, – изрекла Агетта. – Я происхожу из древнего ведьминского рода и слышала только об одной ведьме, которая ест детей. Ну а благодаря сказке о Гензеле и Гретель люди теперь думают, что мы все живём в пряничных домиках и заманиваем к себе невинных детишек, чтобы зажарить их в печи.
– Любопытная точка зрения, – сказал Коннер. – Мне встречалось столько же уродливых ведьм, сколько просто некрасивых людей, но никто почему-то не заявляет, что все люди как один обязательно безобразные.
