Визит Нины Ивановны. У нее по-прежнему ничего нового, кроме неумолимого бега времени, которое в возрасте Николая Лаврентьевича уносит, крупицу за крупицей, его силы, его здоровье. Престарелая артистка (кажется, ей — 88 лет), которая живет в том же доме отдыха, часто пишет Нине Ивановне, и это — потому, что ноги и руки Николая Лаврентьевича систематически дрожат и писать ему становится трудно. И вот эта соседка — по- видимому, чудесной души женщина — прониклась горячей симпатией и к нему, и к ней. Итак, он дряхлеет быстро-быстро, и, если ожидание визы еще продлится, Нина Ивановна застанет его в виде, совершенно ей незнакомом. А сама она живет нервами, и трепка продолжается.
Падчерица ведет себя по отношению к ней с большой черствостью и полным непониманием положения, но сделала вещь, которая может иметь влияние на судьбу дела в ту или другую сторону. Она написала письмо Ворошилову, где просит положить конец невыносимому положению отца и мачехи — дать разрешение на въезд Нины Ивановны в СССР или же отпустить Николая Лаврентьевича за границу. Как просто могли бы разрешаться эти вопросы даже в наше сложное время! Письмо ее содержит в довольной резкой форме жалобы на здешнее консульство — жалобы, вполне обоснованные. Нина Ивановна боится, что это повредит. Не знаю. Иногда очень полезно бывает выругаться.[1730]
У Каплана нашел тот номер «Правды» (№ 183 от 2 июля 1954 года), который содержит статью Соболева «О научной критике, новаторстве и догматизме». Статья — довольно крепкая и очень своевременная и, вероятно, очень чувствительная для тех, кого она задевает, а задевает она весьма «высоких лиц»: Лысенко, Быкова и Иванова-Смоленского. Обвинения — зажим критики и свободного обсуждения: «Известны случаи, когда подолгу лежали в некоторых редакциях советских журналов статьи, авторы которых были в чем-либо не согласны с установившимися взглядами некоторых ученых, например — акад. Т. Д. Лысенко, акад. К. М. Быкова и проф. А. Г. Иванова-Смоленского». И еще того хуже: «Иные ученые во имя чести своего мундира готовы не только отмахнуться от критики их научных работ, но даже отделаться от таких критиков разными недостойными приемами». Очень любопытно также замечание о Вильямсе: оказывается, применение его теорий повело в некоторых местах к катастрофическим результатам. Что же думают сейчас лакеи, вроде Фролова или Тони?[1731]
Не удержался: послал Тоне статью Соболева из «Правды» с некоторыми комментариями, которые и статья, и Тоня заслуживают.[1732]
Сегодня у Каплана встретил старого знакомого по лагерю — Гальперна. Года два тому назад он был в Берлине и виделся с Nachtigal, который живет в американской зоне и работает в каком-то банке. Гальперн выразил желание зайти ко мне, взял мой адрес и дал мне свой. Посмотрим.[1733]
Письмо от M-lle Dehorne — после долгого перерыва. Она была больна, а когда больна, то, по ее словам, следует обычаям животных, которые в таких случаях забираются подальше в дебри, чтобы «страдать или умирать в одиночестве». Я понимаю ее, но никак не могу одобрить, хотя и сам склонен вести себя так же. О тебе она говорит, как всегда, с большой нежностью. Ее очень порадовали отрывки из статьи Соболева, которые я ей послал. То, что он говорит о Лысенко, вполне подтверждает ее давнее мнение об этом мелком мошеннике и вредном тиране. И у всех французских товарищей это так, кроме русских французов, вроде Тони или Фролова.[1734]
Письмо от Нины Ивановны. Она побывала в консульстве и получила новые бланки для прошения о визе. Разговор ее с Кривошеевым был очень странным. Он спросил: 1) почему она подает новые заявления, когда есть старые, 2) почему ей отказали в 1953 году. Это напоминает анекдотический вопрос из анкет времен военного коммунизма: «Были ли вы арестованы и если нет, то почему?» Николай Лаврентьевич чудит. Он не отдает себе отчета в том, как тяжело приходится его жене, не понимает характер своей дочери и проявляет, я бы сказал, изумительную черствость.[1735]
Несмотря на утренний дождь, поехал в Garches к Ивану Ивановичу. Он встретил меня около вокзала с машиной и по дороге рассказал семейные новости. Их немного: Paule имеет переэкзаменовку, кажется, по анатомии, но сейчас отдыхает с сестрой у тетки на море в Saint-Brevin l’Ocean. Michel — в
