погодите, мы сейчас пришлем дежурного офицера посмотреть, что это за казаки». Приехавшая сотня отправилась к казармам, а вызвавшие нас казаки смущенно говорили нам: «Вот что, братцы, удирайте-ка вы, пока целы». В этот момент пришел дежурный офицер, как я узнал впоследствии — есаул Щербаков, и сказал нам следующее: «Господа, я обязан вас арестовать, но я сочувствую вам всей душой и прошу немедленно бегом отправиться к трамваю, иначе будет поздно. Все остальное я беру на себя». Мы последовали его совету, а он, действительно, все взял на себя, был арестован и через полгода военным судом приговорен к трем годам крепости.
Мы вернулись назад очень сконфуженными и попали на совещание к шапочному разбору. Не знаю, какое было принято решение, но мы с «Иосифом Георгиевичем» уговорились поехать на следующее утро в Спасские казармы в Ростовский полк: нас охватывало отчаяние при мысли, что благодаря нерешительности организаций придется проводить вооруженное восстание силами наших дружин, слабость которых мы знали лучше, чем кто бы то ни было, и при этом весь московский гарнизон будет против нас. К Спасским казармам мы приехали часов в 11 утра и уже сунулись в ворота, как вдруг нас поразило нечто необычное, происходившее во дворе. Там расхаживали офицеры, перед которыми в струнку вытягивались солдаты. Мы отошли в сторону и старались из разговоров в толпе выяснить, в чем дело. А дело оказалось очень простое и для нас слишком неожиданное: полк, прождав два дня, начал естественно разлагаться. Ночью часть раскаявшихся солдат освободила арестованных офицеров, и одного их появления было достаточно для приведения к покорности всего полка. Полк был потерян, а вместе с этим был потерян для нас и весь московский гарнизон. Трудно было ожидать, чтобы после неудачи ростовцев хоть одна воинская часть в Москве пожелала выступить. К тому же правительство приняло ряд мер, которые еще раз показали, что «слуги реакции не краснобаи». Экономические требования солдат были удовлетворены. Запасные и отслужившие срок были немедленно отпущены. Точно так же были отпущены и вольноопределяющиеся, и наиболее неблагонадежные из солдат. Московский гарнизон был разбит еще до боя.
Вечером того же дня зашел ко мне тов. «Валентин» (Перес), член МК, ответственный пропагандист; мы долго обсуждали положение. Оба мы приходили к мнению, что восстание неизбежно, но что этот момент наиболее для него неблагоприятен. «Валентин» высказал даже, что в данный момент восстание будет чистейшей авантюрой.
Кажется, через день или два после этого состоялась в реальном училище Фидлера та знаменитая конференция московской большевистской организации, на которой решался вопрос о вооруженном восстании и был решен положительно. Я присутствовал на ней в качестве одного из представителей боевой организации. Помню этот большой зал, наполненный рабочими — представителями заводов, и море рук с белыми бумажками — билетами, поднимающихся при каждом голосовании. Район за районом, завод за заводом давали сообщения о положении дел почти всегда в такой форме: «район такой-то, завод такой-то, рабочих столько-то, все рвутся в бой и готовы выступить по первому указанию МК; оружия мало, но завод может изготовить то-то и то-то, дайте указания, и мы пустим все станки для изготовления оружия».
Диссонансом в это боевое настроение ворвалось сообщение «Евгения» о положении боевой организации: триста пятьдесят дружинников (я не помню, называл ли он цифру, но помню, что малочисленность дружин и наших и других партий была им очерчена вполне определенно), незначительное количество оружия и патронов, отсутствие бомб. Доклад военного организатора тов. «Андрея» не отличался определенностью, и его можно было истолковать так, что восстание будет поддержано некоторой частью московского гарнизона. Очень осторожную речь произнесла тов. «Землячка», тогда — секретарь МК. Она указывала на всю трудность положения, на ответственность решения, но вместе с тем подчеркивала и опасность постепенного уничтожения всех завоеваний революции, если реакция не получит отпор. На указания на необходимость согласованных действий Москвы и Петербурга представитель ЦК т. «Любич» (Саммер) отвечал, что ЦК примет все меры, чтобы восстание в Москве не осталось изолированным, и что железнодорожный союз не допустит перевозки войск для подавления восстания. Это же было подтверждено и представителями железных дорог. В этой напряженной нагретой атмосфере таял мой скептицизм, и, когда пришел момент решения, я поднял руку за восстание.
Это было, если не ошибаюсь, вечером 5 декабря. На другой день с утра пришлось мобилизовать боевую дружину: были получены сведения о готовящихся в честь царских именин погромах. Действительно, опять участились нападения: был тяжело ранен тов. «Али» — начальник Кавказской боевой дружины; было нападение на «Ермила Ивановича», но его отбили его железнодорожники. На каждое нападение этого рода было постановлено отвечать «снятием» полиции во всем районе, и первый опыт этого рода был произведен тов. «Горьким» в районе от Новинского бульвара к Пресне. Мобилизация дружин, начавшаяся в декабре, прошла быстро и успешно. Представители боевых организаций разных партий и союзов, как и в октябрьские дни, поделили город на районы; штаб был устроен у Фидлера, и от каждой дружины для связи по два дружинника находились при штабе. На долю университетской дружины выпал район между Мясницкой и Покровкой. Все прошло спокойно. Черная сотня не показывалась нигде.
7 декабря боевые организации съехались на утреннее совещание, которое происходило, насколько помню, в Промышленном училище на Миусской площади. Мы все приступили к «Афанасию Ивановичу» с вопросами о положении дел и о планах на будущее. Указали на брожение на окраинах, кустарное самовооружение рабочих, на неминуемость вооруженного восстания, которое разразится вот-вот самопроизвольно, и на необходимость влить это движение в организационные формы и руководить им. Спрашивали, как, с какими предложениями пойдем мы в район, какой тактики будем держаться, заключено ли боевое соглашение между партиями, выработан ли какой-нибудь общий план действий, как держаться по отношению к войскам, — словом, задали не в первый раз все накопившиеся у нас вопросы и высказали все свои сомнения. «Афанасий Иванович» ответил только, что, кроме известных нам строевого, технического и оружейного отделов, существует еще тактический отдел под руководством «Евгения», который разрабатывает все эти вопросы, и результаты разработки будут немедленно сообщены. Нас, конечно, эти разъяснения удовлетворить не могли: имея дело с низами, мы лучше, чем «Афанасий Иванович»
