или «Евгений», чувствовали, что близок момент, когда рассуждать и обсуждать будет поздно. В это время приехал «Евгений» и подтвердил, что, действительно, имеется тактическая комиссия, в которой принимает участие один товарищ с гениальными военными способностями, что вечером должно быть заседание МК, на котором он постарается все выяснить, и призывал нас к дисциплине и терпению. Вместе с тем он дал распоряжение дружинам — университетской, Технического училища и Инженерного училища — прибыть к вечеру в реальное училище Фидлера и находиться в распоряжении МК для выполнения экстренных поручений.
Вечером у Фидлера было заседание МК. «Иосиф Георгиевич» и я привели туда свои дружины и ждали. Наконец, я вызвал «Евгения» и просил осведомить нас о том, какого рода будет поручение, чтобы мы могли своевременно подготовиться. «Евгений» высказал мысль в высшей степени дельную, и я неоднократно жалел потом, что она не была приведена в исполнение. Он не особенно верил в железнодорожную забастовку (то же самое мне неоднократно говорил и Петр Иванович Барсов, работавший в Железнодорожном районе) и полагал, что было бы полезно и своевременно начать порчу железных дорог и, прежде всего, Николаевской и Брестской, чтобы не было неприятных сюрпризов. Мы вполне согласились с этим предложением, но высказали мнение, что наша порча без взрывчатых веществ будет бесполезна, так как войска, несомненно, будут двигаться, имея при себе железнодорожные батальоны или роты, и кустарная порча будет быстро исправлена. «Евгений» обещал тогда снабдить нас пироксилиновыми шашками, некоторое количество которых было в распоряжении организации. Не знаю, обсуждалось ли предложение «Евгения» в МК, но ждали мы напрасно, и, когда после заседания я встретил тов. «Алексея Ивановича» (кажется, врач; в 1906 г. работал в Замоскворецком районе; впоследствии в Париже работал в Пастеровском институте под руководством Мечникова) и задал ему вопрос о железных дорогах, он мне ответил, что об этом предложении знает, но находит его несвоевременным и до объявления железнодорожной забастовки даже вредным.
Кажется, утро следующего дня принесло извещение о всеобщей забастовке и вооруженном восстании, подписанное комитетами партий, союзов и общественных организаций. Помню чувство, с каким я его читал, — чувство облегчения, что, наконец, кризис начинает разрешаться, и вместе с тем огромной ответственности. Я немедленно поехал к Фидлеру, где уже собрались и остальные боевые организаторы, и мы в упор снова поставили «Афанасию Ивановичу» все те же проклятые вопросы. Он ответил только на часть из них. Так, к войскам рекомендовалось относиться с крайней осторожностью и без крайней необходимости в них не стрелять. Что же касается до полиции, то она подлежала безусловно изъятию везде и при всяких обстоятельствах. Боевое соглашение с другими партиями было заключено, но оно оказалось «свисткового» характера. У каждого начальника дружины и у каждого десятника должна быть сирена, на звуки которой обязаны отзываться дружинники, к какой бы партии они ни принадлежали. Районы действия между партийными организациями не поделены, и боевая дружина каждой партии действует в том районе, откуда набраны дружинники, так что и наша дружина должна разойтись по районам, и каждый отряд должен был взять на себя руководство восстанием в своем районе.
Но вопросы тактики все-таки продолжали оставаться неясными. Тактическая комиссия тов. «Евгения» рекомендовала, по словам «Афанасия Ивановича», строго партизанскую тактику: разделиться на небольшие группы по 3–5 человек, подстерегать войска и их обстреливать, потом скрываться, переходить на другое место, там делать то же самое и т. д. С другой стороны, уже раздавался на улицах призыв, кажется, от московской группы РСДРП (меньшевиков), идти на центральные митинги, т. е. митинги в центре города на площадях, начиная от линии бульваров. Как будто этот лозунг был сочувственно принят и нашей организацией.
Все три решения — центральные митинги, партизанская тактика и прикрепления дружин к районам — находились в полном противоречии друг с другом, и ни одно из них не содержало в себе элементов активности. Войну можно вести, только наступая, и инициативу нужно было взять сразу в свои руки. Нужно было расстроить сообщения противника, захватить жизненно необходимые здания, пытаться продвинуться в центр города. Вместо этого — распыление по районам своей вооруженной силы, пассивная партизанская тактика и центральные митинги, которые повлекут только расстрел безоружной рабочей толпы. Все эти соображения мы высказали «Афанасию Ивановичу», и он обещал к вечеру дать дополнительные разъяснения. Вечернее совещание мы назначили уже не в реальном училище Фидлера, которое было признано нами ненадежным. Мы условились встретиться на одной из явочных квартир, кажется, не то на Долгоруковской, не то в Каретном ряду, и разъехались по дружинам.
Моя дружина, состоявшая из трех десятков, находилась на Малой Бронной в студенческой столовой. Войск не было видно. Встречались лишь небольшие патрули драгун (кажется, Сумского драгунского полка), человека по три. Я разослал также патрули по два человека, рекомендовав им не заходить дальше Тверской, Тверского бульвара, Никитской, Садовой. Разбрасываться на большой участок было невозможно. Часа в три неожиданно пришел «Евгений», крайне расстроенный. Я передал ему все наши сомнения, но он только устало махнул рукой и сказал: «Вы неправы и, может быть, скоро сами увидите, что неправы». Я возразил ему, что лозунг «вооруженное восстание», под которым сегодня подписались все революционные организации, нас обязывает делать именно вооруженное восстание. «Бросьте, — ответил он, — вы знаете вооруженные силы и наши, и других партий; все они вместе не насчитывают тысячи человек, а сколько из них способных сражаться? Я убежден, что и сражаться не придется: у правительства здесь тоже нет никаких сил, и ему не на кого опереться; оно уступит без боя».
В этот момент вернулся один из патрулей и сообщил, что на Патриарших прудах полиция устроила засаду и иногда обстреливает проходящих. Я послал десяток ликвидировать это дело, и мы с «Евгением» продолжали беседу. Дружинники очень быстро вернулись с трофеями: несколько наганов и шашек. Из городовых трое были убиты, двое обезоружены и отпущены на слово, а остальные разбежались. Наганы были в крови. Я взглянул на «Евгения» и тут только понял, какой Гамлет скрывался в нем под холодной и бесстрастной оболочкой. На меня тоже очень тяжело повлиял вид первой крови, пролитой
