Держит ее пригнутой, сгорбленной, запустив тонкие белые пальцы в роскошные кудри цвета черной сливы; от неожиданности Хана даже не пытается вырваться; секунда, две, три, я щелкаю пальцами – Ади отпускает ee кудри, медленно и брезгливо вытирает руки о штанину, ай да Ади, стало быть, не только черные! – или разыгрался так? – супер, супер, долгий взгляд в глаза, он – брезгливо, она – все еще пригнувшись, испуганно и растерянно, – иииии – кат!
Подходит, когда я стою один, загружаю ридер, чтобы засунуть ее бион – не хочется почему-то накатывать сейчас на себя, ридером почему-то легче; «Ну ни хрена себе шуточки», – говорит.
– Простите, Хана, но мне нужна была реакция вот на такие вещи, это, конечно, не Ади, это было мое распоряжение.
– Да он мне сказал.
– Простите меня. Но я перфекционист. Со мной в таких вещах трудно, да. Вы простите. Но – надо было, я бы иначе вообще не смог рассматривать вас в кандидатки.
– Ладно, неважно, смотрите бион.
Яркая раскладочка: много красного, синего, – ну, понятно, видимо, он больно прихватил, и температурный дискомфорт, ясно; лимонного коротенькие полоски – испуг, не такой чтобы прямо уж, но на пробах редко втягиваются до конца, тут даже неожиданность не спасает, а в целом – хорошо. Но! Черт!
– Вы знаете, Хана, я все-таки накатаю на себя.
У нее, оказывается, побаливал желудок, а не сказала – непрофессионально, нехорошо, ну, может, решила, что раз пробы – неважно. Вот доходим до – оппа! – ухватил за волосы, дернул – и –
Легкий испуг, дискомфорт, неожиданность, чуть обострившаяся боль в животе, желание воспротивиться, оп! – отпустил волосы… И все.
– Вы чем-то недовольны.
– Вам обиняками?
– Нет, мне как есть.
– Я не могу описать, чего ждал. Но для израильтянки вы как-то очень спокойно на его фразу. Я ждал какой-то еще эмоции… чего-то…
– Ну, если бы я была еврейкой, я бы может, ее
и дала.
– ???
– Я израильтянка, а не еврейка. Я арабка, сирийка по матери, ливийка по донору. Я думала, вы знаете. Простите. Я не думала, что это будет важно. Ну, я имею в виду – для меня слово «жидовка»… Ну, просто диковато звучит – все, ничего больше.
Глава 55
Невероятно – плачет, сидит и плачет. Вот о чем не надо думать, а думается: а когда мы расходились – плакал? Какая разница, Кшися, в те годы вообще другие были – молодые, злые, тех, кто нас бросал, не жалели, а ненавидели; это теперь – чувство потери, а тогда бывало – только чувство предательства. Сейчас, когда гладишь его по затылку, чувствуешь впервые за все годы, что знакомы: уже совсем не мальчик, и под пальцами – мужская широкая выя, сейчас видишь, что то тут, то там детская твоя ладошка ложится на седой волос.
– Зухи, милый, хороший, я с тобой, ты слышишь? Я тебя люблю, родной, я тебя люблю, ты самый хороший, лучше всех, Зухи хороший, Зухи, Зухи, иди сюда, иди…
Плачет взахлеб, уткнувшись в детский животик, хлюпает, как младенец; маленькая девочка с великовозрастным огромным младенцем – хороши мы сейчас, ничего не скажешь. За спиной у него зеркало, в зеркале мы с ним: у него на левой (правой? так и не научилась в зеркале понимать) подметке налип кусочек йо-то, у меня глаза как две плошки и вот сейчас, когда на мордочке сострадание… захватывает дух, хоть и неуместно это в данный момент, хоть и неловко, но – как хороша получилась, как хороша! Пока шел морф – три дня сегодня, как я тут три месяца уже, – бывало даже и страшно; одним утром проснулась, поплелась в туалет, и вдруг аж сердце екнуло – краем глаза увидела в зеркале ужасное, страшное пугало с перекошенной рожей: левая скула округлая, мягкая, а правая – надменная, высокая, и из-за этого один глаз выше, другой ниже – чуть не заорала, хотя и знала, что морф не всегда идет синхронно, и в первом морфе тоже такие фазы были. Надо бы посидеть терпеливо, подождать обхода в двенадцать – но не выдержала и помчалась в ужасе, морду закрыв платочком, за утешением к дежурному врачу, разбудила, заставила долго говорить то, что и так знала, – стало полегче. В другой раз вечером вернулась с ужина и увидела, что волосы идут вперемешку – часть черные и прямые, а часть – светлые и вьются. Даже смешно получилось, вполне авангардно; неделю, пока менялись остальные пряди, забавная была прическа. А сейчас все позади – и смотрит из зеркала ангел, божественное создание, Девочка Со Спичками, Маленькая Герда – золотые локоны, синие очи, молочная кожа, кукольные ручки гладят жесткие черные кудри рыдающего тебе в животик следователя по делам нелегальной порнографии.
– Зухи, Зухи, солнце… Зухи лапа…
Давится слезами и начинает утирать лицо моей футболкой, на полу валявшейся. «Все, – говорит, – все, прости меня, ради бога, все, все закончилось, я в порядке. Я просто как-то совсем охренел от всего происходящего. Потому что чувство такое, что у меня вот просто мир рухнул. Ты понимаешь, да, – у меня
