шагу не попадались, никто не приставал с сомнительными предложениями и не делал попыток двинуть дубинкой по башке, хотя частенько в темных местах стояли мужчины, провожая недобрыми взглядами. Нищие тоже обходили район доков стороной и не ползали под ногами.
Коммерческие доки существовали уже добрых полтораста лет. Здешние жители практически все трудились на погрузке-разгрузке или в неких профессиях, относящихся к обслуживанию торговых кораблей. Мужчины, выполняющие квалифицированную работу, имели сравнительно высокую заработную плату и держались за свои рабочие места мертвой хваткой. Ремесло, как правило, не выходило за рамки семьи, передаваясь от отца к сыновьям или племянникам. Мальчики начинали работать в доках с пятнадцати лет и должны были трудиться наравне со взрослыми.
Остальным было гораздо хуже. Хотя корабли приходили постоянно, грузчиков тоже немало, так что случалось оставаться и вовсе без работы. Наличие у пристани судна означало четырнадцать, возможно, восемнадцать часов неустанного физического труда. Приступали в пять часов утра, заканчивали к десяти вечера. Неудивительно, что после этого они заваливались в пабы и напивались до чертиков. Для местных это были не работа и отдых, а нормальный образ жизни.
— Здесь, — сказал мальчишка, показав на ничем не примечательное строение за покосившимся забором.
По крайней мере, тутошние обитатели принадлежали, можно сказать, к высшему слою докеров. Мало кто мог позволить себе наличие ограды в этих кривых закоулках, где множество семей существовало в доходных домах чуть не на головах друг друга, умудряясь сдавать дополнительному жильцу для облегчения финансового бремени даже не комнату или кровать, а обычный угол.
Бертран положил тяжелую руку на плечо проводника, чтобы тот не дал деру. Привести с собой этого креола было не самой худшей идеей. Настоящий богатырь внушал уважение одним видом и драться умел неплохо. Не меньше двух раз уже обокрали бы в Лондоне, не будь рядом охранника. Один воришка отделался сломанной рукой. Второй почти наверняка челюстью.
Он мысленно перекрестился и, вздохнув, постучал кулаком. Подождал немного и повторил, уже со всей дури.
— Че надобно? — спросили изнутри грубым мужским голосом.
Он напрягся и произнес специально выученную фразу, в которой не понимал ни одного слова, хотя Ричард уверял, что там присутствует его имя. Было подозрение, что речь идет о кличке, но тот не ответил на вопрос.
Стукнул засов, и перед ними в открывшейся калитке обнаружился крепкий парень с подозрительным взглядом.
— С самого Нового Света?
— Здесь живет Гнутый Эймс? — на всякий случай уточнил гость.
— Семья уж точка тута, — невразумительно ответил привратник. — Проходь, дорогуша.
— Мой пенни! — потребовал мальчишка.
— Дай ему, Бертран! И пусть подождет, — поколебавшись, приказал Глэн. — Назад проводит. До гостиницы.
В здешних улочках недолго заблудиться. Ходить в темноте по сомнительному району даже в сопровождении здоровенного телохранителя с дубиной и тесаком не очень хотелось.
— Еще один пенни? Да завсегда к вашим услугам, — радостно пообещал малец, вытирая сопли грязным рукавом.
Дворик был маленьким, как везде, завешанным постиранным бельем, да еще и заставленным фургонами, жутко напоминающими фильмы про Дикий Запад. Видимо, на таких пэйви и шлялись по Англии. Опять же конюшня, откуда знакомо пахнуло. Если кто в будущем думает, что столетия назад даже в деревне благоухало, он крупно ошибается. А уж про город и говорить нечего. Все о том в курсе в теории, но мало кто реально нюхал нечто подобное и даже отдаленно не представляет этого жуткого букета запахов. Поначалу аж слезы из глаз. Со временем привыкаешь и перестаешь замечать, человек в принципе очень пластичен и может выдержать что угодно, но стоит уехать ненадолго и вернуться, как опять с души воротит.
В доме собралась немалая компания, включая детей, но возле грубого стола, куда его усадили, стояли три здоровенных блондина. На их фоне Дик выглядел бы сущим задохликом. Между прочим, как и его приятель, эти вовсе не походили внешне на цыган. Хотя цветастые рубахи, кожаные пояса и сапоги при наличии у каждого немалого размера ножа наводили на определенные мысли. Бытие рождает сознание, и все такое. Центральный махнул рукой, давая понять, чтобы молчал, стоило открыть рот. Ну хоть табуретку предложили, а не заставили стоять.
Чуть позже очень симпатичная белобрысая девица с ростом и формами валькирии привела крошечную старушку и усадила ее в единственное кресло. Та посмотрела ясным взором на забредшего гостя, что-то невнятно буркнула не на английском и внятно изрекла:
— Кэтрин!
— Матушка говорит, — на очень приличном франкском, с легкой приятной хрипотцой, сообщила та, — что папаша наш, Гнутый то бишь Эймс, дуба дал в прошлом годе. Навернулся с коня по пьяни.
— Сожалею, — растерянно ответил Глэн.
— Когда смерть придет, ей не откажешь, — спокойно ответила девица по-английски, не то цитируя нечто всем знакомое, не то пословицу какую приводя. — А ты что за пень с горы и чего за весть принес? — сказано было все тем же приятным голосом.
— Я — Глэн Маккормик, — произнес он уже привычные слова.
Уже и сам начал забывать прежнее имя и никогда не произносил вслух после первых дней. Попасть в одержимые крайне не хотелось и проверять
