неожиданностям и не считай разумную осторожность трусостью.
— Мой полковник,[44] — отчетливо произнес знакомый голос. — Сюда идите.
Похоже, засек раньше и сейчас забавляется. Пришлось с независимым видом выйти к овражку, где он сидел над телом. Судя по валяющимся вокруг мелочам, успел обшарить покойника. Спрашивать, чего нашел ценного, не стану. Честный трофей с врага. И так видно — никакой не индеец, что в принципе совсем неудивительно. Но вот кто подослал — неприятный вопрос. Рожа незнакомая.
— Неужели нельзя было взять живым, чтобы порасспрашивать? — недовольно поинтересовался я и увидел, как Гош смутился.
— Азарт взял, — виновато сознался он, — не подумал.
— Откуда теперь знать, кто послал!
— Не в обиду будь сказано, — подчеркнуто вежливо заявил парень, — но если бы у меня забирали корову или лошадь, выдавая пустую бумажку, я бы тоже стрельнул в отдающего приказы.
Он меня обидел, и всерьез. Я аж вскинулся и в голос заорал:
— А жрать ты любишь каждый день? На одного солдата потребны фунт говядины, или три четверти фунта свинины, или фунт соленой рыбы, фунт хлеба или муки, пинта молока, кварта пива или сидра в день, три четверти пинты патоки в сутки, три пинты гороха или бобов в неделю (или эквивалентный вес в овощах), полпинты риса или одна пинта кукурузной муки в неделю.
Отбарабанил не задумываясь. Мне эти бесконечные цифры уже снятся. Я же размер рациона не выдумал, и все это заранее должно было быть предусмотрено в росписи сметы. Так нет, лезут умники, ни разу не ходившие с полной выкладкой, и предлагают сократить то или это для экономии, а совсем дурные еще и отменить выдаваемый алкоголь. Якобы солдаты, набухавшись, становятся вялыми и выпивка провоцирует простудные заболевания. А бунта он получить в ответ на подобную заботу не боится? Не его на штыки поднимать станут.
— Каждый божий день тысяча человек наворачивает три четверти тонны хлеба, шестьсот галлонов пива и мяса с сорока коров. А есть еще и животные. Их потерпеть не попросишь, они тоже есть хотят. И откуда взять фураж, если денег колонии не выделяют? Я обязан из своего кармана платить за ваше довольствие и набитое брюхо? Так не имею. И не желаю. Не мой именной полк, я вам не герцог с бездонными карманами, за честь воюющий, и на столь великую должность не напрашивался.
— Да ладно, господин полковник, я же все понимаю, — пробормотал Гош.
Кажется, его мое поведение и злость удивили. Уж больно разгневался, аж руками махать принялся. В очередной раз сорвался, выйдя из облика воспитанного шевалье. Хорошо не при офицерах. Ну и плевать.
— В полку если что и есть хорошего, так кормежка.
И стоит мне это гораздо больше, чем любое другое действие. Мой личный финансовый помощник Глэн, нежданно-негаданно угодивший на место главного интенданта, особо не воровал. Сразу предупредил, чтобы довольствовался теми самыми двумя процентами со сделки, официально разрешенными при назначении. В целом по объемам совсем немало. И не по причине изумительной честности потребовал не откусывать лишнего куска. В наше время неберущих вообще не существует. Все тянут и на лапу берут.
Причина в ином. Постоянно тьма народу наблюдает за каждым движением и произнесенным словом, включая часть собственных офицеров. Через одного докладывают губернатору компромат. Гореть на пустом месте не желаю. Да и воровать у собственных солдат — последнее дело. У государства при оказии не постесняюсь, а покупать по одной цене и нижним чинам впихивать по другой — увольте. У меня свои принципы и честь.
Хватит с интендантов и официально положенного им. Практически везде поставщики оставляли себе головы, шкуры, жировые прослойки. Потом их продавали налево для личной выгоды. На такие вещи приходилось закрывать глаза, а то получил бы всеобщую ненависть. Достаточно и фермеров с ружьями. Как бы не первая ласточка, за которой целая стая последует. И коммерсанты с удовольствием присоединятся, подкинув идейку простому парню и даже денежек.
Им есть за что ненавидеть мою замечательную во всех отношениях персону. Недогруз сухих продуктов (мука, рис и так далее), который иногда достигал десяти-пятнадцати процентов от заказанного и оплаченного, выдирал из жадных лап без всякого уважения. И ведь все подряд распинаются про патриотизм и необходимость помочь сражаться. А как речь заходит о необходимости отдать свое добро для общего блага, так визг до Парижа и требование двукратной цены в сравнении с рыночной.
— Труп тащить не будем, — сообщил, давя выступление.
— Голову отрежу для опознания? — с готовностью предложил Гош.
— А, все равно ничего не доказать. Один пошел по злобе или кто подговорил. Золота не было?
— Мелочь, — помотал он головой отрицательно.
Верю. Не стал бы обманывать, прекрасно знает — не стану отбирать трофей. Это не мародерство, а воинская добыча.
— Значит, и подкупа не доказать. Лучше его вон туда, — показал я на нависающий край оврага. Подрыть, чтобы завалило. — Если кто послал, пусть ждет, пока не отчается. А ты молчи. Никому ни слова.
Мой личный браконьер хохотнул.
