Это может показаться безотносительным с тем великим большим переворотом, дошедшим до глубин его существа, в результате коего он претерпел необыкновенные испытания, кои все разом навалились на него после; и мысли, вызванные этим душевным перерождением, негодующе нашептывали ему, что в самом деле мир, должно быть, по сути жалок, если допускает, что предложение, напрасно принятое в дни богатства и щедрости, следует теперь отвергнуть – теперь, когда в нем крайняя нужда. И без всяких раздумий о какой-либо странности в благожелательной разумности своего кузена он ни на мгновение не задался вопросом, что, учитывая изменившееся положение дел, Глен будет по меньшей мере притворяться с большей охотой, что рад принимать его в своем доме, теперь, когда сама простая явная любезность стала чем-то сродни настоящей неотложной необходимости. Когда вслед за тем Пьер вспомнил о том, что взволнован не только он один, но также два особенно беспомощных дружественных создания, одна из которых с самого начала была связана с ним самыми священными узами, а другая после вдохновила его на чувство, что превосходило все ему подобные в своем причудливом и мистическом значении во всей мировой истории, – вот какие рассуждения целиком уничтожили в Пьере все остатки велений его неясной гордости и мнимой независимости, если таковые и в самом деле у него когда-то были.
Несмотря на то что за время, прошедшее между тем днем, когда он принял решение уехать в город вместе со своими компаньонками, и днем его отъезда в карете, он не успел получить никакого ответа от кузена, и хотя Пьер больше знал, чем ожидал его, все же он послал ему предуведомляющее письмо и не сомневался, что этот поступок в конце концов докажет свое благоразумие.
В тех, кто обладает природной решительностью, как бы молоды и неопытны в таких вещах они ни были, все большие неожиданные критические ситуации, кои просто ставят в тупик слабых и робких, в них же пробуждают всю их великодушную скрытность и учат их, как с помощью воодушевления выработать исключительные правила поведения, проявления коих в других людях – лишь результат долгой, богатой на разные испытания да трудности жизни. Одно из этих правил гласит, что когда по какой бы то ни было причине мы вдруг переходим из достатка в нужду или от чистой репутации – к запятнанной, то незамедлительно становится необходимостью не противоречить никому – по меньшей мере в зависимости от того, как далеко заходит обвинение, – из тех, кто прежде организовывал на высоком уровне обычную заботу о нас и у коих мы выпрашиваем какие-то весомые, жизненно важные одолжения, ибо они просто высмеют нас, вздумай мы пускаться во все разъяснения или оправдываться, а потому проворство, смелость, показное бесстрашие и вызывающее неповиновение должны отмечать каждый слог, который мы выдыхаем, и звучать в каждой строке, которую мы пишем.
В своем предуведомляющем письме к Глену Пьер сразу переходил к самой сути дела, и, возможно, это было кратчайшее из всех писем, кое он написал ему. Хотя, несомненно, такие оценки – неизменные истолкования главенствующего настроения или нрава человека в целом (поскольку или занемевший палец, или дурное перо, или скверные чернила, или дрянная бумага, или расшатанный стол могут вызвать всякого рода изменения в тексте), однако в нашем случае почерку Пьера просто пришлось подтвердить и подкрепить сам дух его сообщения. На большом листе бумаги слова были написаны размашистыми и торопливыми строчками, не больше шести – восьми строк на странице. И, словно ливрейный лакей высокомерного посетителя – какого-нибудь графа или герцога, – который объявляет о появлении своего господина оглушительным стуком в дверь, в такой манере и Пьер обратился к Глену, своим размашистым, решительным и небрежным почерком давая понять, какого сорта человек стоит у дверей.
В момент сильного переживания удивительная краткость нисходит на язык и перо; и те выражения, кои приходят на ум в это время, – отчетливо опасные и быстрые, как непрерывно стреляющие пушки, кои в какой-то другой, спокойный или невозмутимый, час требуют значительного времени и сил на выражение в словах.
Не здесь, не сейчас узнаем мы точное содержание письма Пьера, чтобы избежать повторения, кое сослужило бы плохую службу уже озвученным идеям. И несмотря на то что угроза повтора – истинная продолжительная пытка для иных серьезных умов, и, несомненно, это их слабость, и хотя ни один мудрец не станет дивиться на честного Вергилия, на смертном одре желающего сжечь свою «Энеиду», словно чудовищную кучу негодного хлама, все-таки немало ужасных тавтологий порою проскальзывает в речи сих завидных болванов, коих предубежденный Господь благословил, из всех прочих, неистощимым внутренним богатством тщеславия, и глупости, и слепого самодовольства.
Некие слухи о разрыве его помолвки с Люси Тартан, о его уже свершившейся женитьбе на бедной и одинокой сироте, о том, что в итоге его мать отказалась от него из-за всех этих событий, – такие слухи, писал Пьер своему кузену, будут, весьма вероятно, в гостиных его городской родни и друзей предшествовать его появлению в городе. Но он не намекнул ни словом о каком-либо возможном комментарии по поводу этих сплетен. Он просто-напросто, продолжая, писал, что теперь, хотя его жизненная фортуна – что была столь же общеизвестно изменчива, как военная, – была такова, что он в настоящий момент целиком зависит от своих собственных средств на жизнь, кои заработает для обоих – и для себя, и для своей жены, – а также для того, чтобы ненадолго поддержать девушку, кою он взял под свою опеку по самой благоприятной причине. Он собирался навсегда обосноваться в городе – не без неких, почти решенных планов о создании себе достаточного заработка, не пытаясь обратиться тайком ни к кому из их богатой и многочисленной семьи. Тот особняк, в коем Глен столь любезно предлагал ему прежде временно поселиться, будет для него теперь вдвойне и втройне желанным пристанищем. Но заранее нанятые слуги, и старинный фарфор, и старинное серебро, и выдержанные вина, и мокко теперь стали совершенно необязательными. Пьер просто займет место – совсем ненадолго – почтенного старого клерка и так надолго, насколько Глен в этом заинтересован, будет просто присматривать за особняком – до тех пор, пока его собственные планы не примут окончательную форму. Его кузен первоначально сделал свое предложение, самое щедрое из всех, приветствуя приезд предполагаемой молодой жены Пьера; и хотя другая леди заняла ее место у алтаря, все же Пьер выражает надежду, что предложение Глена по своей сути не было обращено только к одной определенной особе и сохраняет свою актуальность для любой юной леди, коя
