неслыханного безрассудства и порочности. Что до тебя, мистер монстр! Божья кара настигнет тебя за эти дела. А что до вас, мадам, у меня нет подходящих слов для женщины, которая вероломно позволяет любовнице ее родного мужа жить с ней под одной крышей. А что до тебя, хилое создание (к Дэлли), ты не нуждаешься в отдельном обращении… Гнездо разврата! И вот теперь, несомненно, ту, кого сам Господь Всемогущий навеки покинул, может оставить и мать, чтобы никогда больше не возвращаться.
Это прощальное материнское проклятие, казалось, не вызвало у Люси никакой видимой ответной реакции – она уже была столь мраморно-белой, что страх не мог заставить ее побелеть еще больше, если и в самом деле страх был тогда в ее сердце. Ибо как высочайший, и чистейший, и тончайший эфир остается равнодушным ко всякому шуму из нижних небес, так и прозрачная белизна ее лица, и та ясная спокойная лазурь ее глаз не отразили ни малейшего намека на чувство, пока ее приземленная мать бушевала ниже. Она обладала помощью от недрогнувших рук, она видела проблески незримой помощи свыше; опорой ей были те высокие силы бессмертной любви, кои с давних пор взяли под защиту слабейший тростник, который рвала на части свирепейшая буря; и тогда та буря, самая свирепая из всех, должна утихнуть перед необоримым сопротивлением того тростника, что слабее всех слабых.
Глава XXV
ЛЮСИ, ИЗАБЕЛЛ И ПЬЕР. ПЬЕР РАБОТАЕТ НАД КНИГОЙ. ЭНЦЕЛАД[203]
День или два спустя после прибытия Люси, когда она вполне пришла в себя от любых возможных негативных впечатлений из-за последних событий – событий, которые стали таким потрясением и для Пьера, и для Изабелл, хотя для каждого из них это было свое переживание, – но которые, по-видимому, не произвели на Люси большого впечатления, когда они все трое сидели за кофе, Люси рассказала о своем намерении начать зарабатывать деньги на своих рисунках пастелью. Это было бы столь приятное занятие для нее и, кроме того, взносы в их общую казну. Пьер хорошо знал ее мастерство в улавливании сходства и приукрашивал их искренне и в пределах разумного – не столько меняя сами черты, сколько видя их в благоприятном свете. Ибо даже в этом случае, сказала Люси, брошенные в лагуну[204] и там оставленные, как она слышала, самые твердые камни, не меняясь, приобретают вид самых мягких. И если только Пьер возьмет на себя небольшой труд приводить натурщиков в ее комнату, она не сомневается, что легко соберет отличную жатву из портретных зарисовок. Несомненно, среди бесчисленных обитателей старой церкви Пьер может знать многих, кто без возражений позволил бы сделать с себя набросок. Более того, хотя у нее почти не было возможности познакомиться с ними, все же в таком замечательном обществе поэтов, философов и мистиков всех мастей должны быть примечательные лица. В заключение она выразила свое удовольствие комнатой, коя была для нее приготовлена, поскольку имела прежде художественную студию, одно окно которой было заметно высоким, в то время как благодаря особому расположению внутренних створок можно было устроить, чтобы свет падал под тем углом, под каким душа пожелает.
Пьер уже предвидел что-то в этом роде – одного взгляда на мольберт ему было достаточно, чтобы заподозрить это. Поэтому его ответ был довольно продуманным. Он сказал, что, коль скоро Люси чувствует себя в этом заинтересованной, постоянные совершенствования в своем искусстве на практике, вне всяких сомнений, были бы к великой пользе, предоставив ей занятие, которое приносит настоящую радость. Но так как теперь она едва ли может надеяться на какую-либо поддержку от богатого светского круга общения своей матери, несомненно, подобная идея, должно быть, никак не вяжется и с ее собственными желаниями, и поскольку только на одних обитателей Апостолов она могла – по крайней мере, какое-то время – с основанием рассчитывать как на натурщиков, и поскольку эти обитатели Апостолов почти все были оборванными и без единого пенни, хотя, по правде говоря, попадались среди них иные особы, которые выглядели на удивление обеспеченными, – поэтому Люси не должна ждать немедленных высоких заработков. Конечно, вскоре она может создавать что-то очень привлекательное, но в начале было бы хорошо умерить свои ожидания. Это предостережение было, по-видимому, вызвано тем известным, стоическим, угрюмым настроением Пьера, кое появилось у него за последнее время, и приучило его никогда ни в чем не ждать хорошего, но всегда предполагать дурное; правда, не без готовности к благоприятному исходу дела; и поэтому, если происходило что-то хорошее, что ж, тем лучше. Он добавил, что готов этим же утром обойти все комнаты и коридоры Апостолов, чтобы поведать всем, что его кузина, леди-художница, которая работает пастелью, занимает соседнюю с ним комнату и будет рада любым натурщикам.
– И теперь, Люси, сколько будут стоить твои рисунки? – спросил Пьер. – Ты знаешь, что это очень важный вопрос.
– Я полагаю, Пьер, их стоимость должна быть очень низкой, – ответила Люси, глядя на него в задумчивости.
– Очень низкой, Люси; несомненно, очень низкой.
– Хорошо, значит, десять долларов.
– Десять английских банков со своими сокровищницами, Люси! – закричал Пьер. – Боже мой, Люси, да это почти четверть дохода для какого-нибудь обитателя Апостолов!
– Четыре доллара, Пьер.
– Я сам назову тебе цену, Люси, но сперва ответь: сколько времени займет закончить один портрет?
– Два сеанса позирования и два утра моей работы в уединении, Пьер.
– И постой – каковы твои материалы? Думаю, они не слишком дорогие. Они не хрустальные, твои инструменты, ты ведь не точишь их с помощью бриллиантов, Люси?
– Послушай, Пьер! – сказала Люси, выставляя вперед ладошку. – Послушай, это несколько угольных карандашей, кусочек хлебного мякиша, один или два
